Дьяволиада по-русски 10/10

Просыпаюсь я в квартире незнакомой

новогодним утром с болью головною.

Надо ж было так напиться на халяву

от тоски малоизвестному поэту!

В предрассветной мгле лежу, припоминая,

что отмечен мною праздник был на славу.

Приглашённый в высший свет с культурной целью,

совмещал я там полезное с приятным.

Я читал свои стихи гостям с надрывом,

слух роскошных дам глаголом услаждая.

Улыбался им изрядно, и наверно,

от того и оказался в этом доме.

Рядом дышит неизвестная красотка,

норовит обнять спросонок, да покрепче.

Это сколько ж мне вчера случилось выпить,

что на подвиги такие потянуло?!

Я когда-то был примерным семьянином,

где б ни тёрся, но домой дойти — святое.

Как зовут тебя, фемина, интересно?

Ладно, буду выбираться по-английски.

… Я какой-то не таков — худой и стройный.

А куда девался мой "арбуз" асцитный?

От соседства с наготой легкодоступной

появляются греховные мыслишки.

Может быть, свои фантазии потешить

да в джакузи на халяву поплескаться?

Ах, какие тут вокруг апартаменты!

Подберу в шкафу красивую рубашку.

Это сон — все зеркала здесь отражают

незнакомое лицо... Постой-ка! Вспомнил!

Новый Год! Всю ночь на том корпоративе

пил я горькую с каким-то финансистом.

Собутыльник был инвестором известным.

Звали, помнится, его Арнольдом Шкурным,

оказался он душевным человеком,

хоть в поэзии не слишком разбирался.

Я поплакался ему, мол, нету денег,

меценатов на Москве теперь не сыщешь,

утереть нос Полозковой невозможно,

да ещё с такой фамилией, как Булкин.

Надоело быть непризнанным поэтом,

вот помрёшь от водки — сразу скажут "гений",

будут плакать по ночам филологульки,

а друзья-скоты напишут мемуары...

Финансёр перебивал на каждом слове.

Наболело — всюду деньги, деньги, деньги,

ни любви давно, ни веры, ни свободы,

он несчастлив, одинок, разочарован.

И подсел тогда за столик мутный дядя,

что-то долго декламировал из Гёте,

всем поддакивал, мотая эспаньолкой,

а потом, расхохотавшись, испарился.

… Так телами поменялись наши души!

Финансист мне подарил ключи и карты,

сам — счастливый, пьяный, дерзкий и весёлый —

сочинять стихи поехал в Бирюлёво.

Скоро месяц я — в шикарном кабинете,

занят бизнесом, проблемами, звонками,

огламурился, меняю содержанок,

и на ум стихи мне даже не приходят.

Интересно, как ему там, в Бирюлёве?

Представляю — наша старая берлога,

на столе бардак, немытая посуда,

он, похрапывая, дремлет на диване.

Ноутбук его раскрыт "теломенялой" —

тот просматривает тексты удручённо,

из Гуно под нос насвистывая что-то —

он экспериментом явно недоволен...

Да, недолго мне осталось веселиться...

Не желаю возвращаться я в поэты!

Ни за что! Избавлю мир от графомана,

сочиняющего скверные экспромты.

Чтоб обмен телами снова не случился,

завтра киллеров отправлю в Бирюлёво,

пусть надёжно «отработают» обоих —

Мефистофеля и Шкурного на пару.

Да, прожжённый чёрт с большой закалкой,

а сыграл в конце такого дурака...

... Дело сделано. Прошло уже два года,

и теперь не нахожу себе я места —

тот, застреленный среди пустых бутылок,

графоман бездарный, признан новым Бродским!

Как Есенина, его все почитают.

Едут к дому неуёмные туристы,

свечи жгут и разрисовывают стены —

тем, что мною нарифмовано когда-то!

Вот зачем мне сдался этот чёртов бизнес?!

… А ночами кто-то пакостно хохочет...