Карась для Будукана 10/10

Две долгих первых недели октября

стали тогда для Степанова сущим адом.

Вроде бы всё шло по задуманному ранее —

после приговора его этапировали в СИЗО,

где содержали под арестом женщин и детей,

тут-то он и должен был оставаться в хозобслуге

до самого окончания своего срока.

Его приговор стал неожиданностью для многих,

в том числе и для полицейских чинов,

уверенно обещавших Степанову условный срок.

Не раз побывав у прокурора в кабинете,

Степанов так уверился в том, что не сядет,

что был ошарашен не меньше других,

поэтому совсем не успел собраться в тюрьму.

Но бывший лучший друг его отца некто Синёв,

курировавший в областной администрации

правоохранительные органы и судейство,

почему-то воспылал к Степанову-младшему

беспощадной пролетарской ненавистью,

судья с ним спорить не стал, пожал плечами —

так вот и оказался Степанов на нарах.

В самом конце сентября его огорошили,

начальник СИЗО сказал — интриги, брат, интриги,

собирайся потихоньку на этап до Будукана,

ставку слесаря для СИЗО управление не выделило.

Вот тут-то Степанов всерьёз и приуныл —

на воле он бы кинулся вживую по связям,

а в камере оставалось только сидеть и ожидать.

Колония находилась где-то у чёрта на рогах,

в тайге за двести километров от города,

две тысячи осужденных маялись в бараках дурью,

там ждали жадные лапы смотрящих "чёрной масти",

месть подельника, кумовские "прокладки" —

По некоторым данным Степанов догадался,

что алчные уфсиновские опера положили глаз

на такого жирного "карася", как он.

Две недели он разбирал и собирал сумки,

слёзно выманивал неуловимого "кума",

чтобы тот дал телефон позвонить на волю,

писал жене длинные инструкции, много думал,

психика поистрепалась вконец, нервы устали —

и вдруг однажды холодной ночью услышал,

как плачет где-то во тьме грудной ребёнок.

Сначала он не поверил своим ушам и подумал,

что всё, финиш, он совсем спятил от страха,

но тут затопали «берцы», за ним пришли,

повели среди ночи в дальнюю камеру,

где майор озадачил Степанова странным делом —

собирать старинную детскую кроватку,

привезённую из чьих-то гаражных закромов.

В камере было тепло, уютно, пахло материнством,

были разложены вещи для маленького.

Степанов с майором тихо матерились,

пытаясь собрать чудо советской мебели,

то и дело рассыпавшееся в их неумелых руках,

в дверях маячил весёлый прапорщик Валера,

который и поведал Степанову всю историю.

Жила-была в их городе риелторша Людмила.

Бизнес у торговцев недвижимостью сложный,

народ питается слухами, приходит редко,

если сидеть и ждать клиента — не разбогатеешь.

Вот и решила Людмила заработать легко —

нашла одних дураков, потом взяла аванс у других.

А через полгода её пирамида накрылась.

Состав преступления был весь на виду,

следствие шло недолго, суд — тоже,

но Люда решила взять судей на жалость,

на приговор пришла уже на девятом месяце,

прямо в зале суда у неё начались схватки,

в суматохе роженицу отвезли в роддом —

там, слава Богу, через час она и родила.

Весёленькое было зрелище, что и говорить —

лежала Людмила одна в палате роддома

под конвоем мрачных уфсиновских орлов,

прикованная наручниками к железной кровати,

кормила своего ребёнка и тихо ругалась —

судьи решили не создавать прецедент,

впаяли Людмиле, что говорится, на всю катушку.

В последний день перед Покровом,

на город снизошло самое настоящее лето.

Степанов гулял свой положенный час,

смотрел, как ветерок полощет пелёнки,

как во дворе женщина в зелёной куртке

тетешкает младенца, закутанного в одеяло —

с виду вроде нормальная баба, не дура...

В СИЗО везли в основном сельский контингент.

Привозили натурально животных,

потерявших человеческий облик,

полупьяных, немытых, нечёсанных, вшивых,

отмывали в душе, отбирали шмотки,

кормили, лечили, водили к психологу.

— Санаторий, бля! — шептали потрясённые леди.

Но лучше было жить тут, при них,

чем ехать в чёртов Будукан за новыми приключениями,

жаль, но после суда Степанов потерял свою ценность,

надо было срочно привлечь к себе интерес...

Он шагал в «дворике» три шага вперёд, три назад —

в бетонном квадрате три на четыре метра

было не развернуться, спасибо и на том.

— Курить есть? — спросила в щель

сидевшая там с малышом Людмила.

Слово за слово, разговорились —

роженица оказалась девахой ушлой, продуманной,

жалела, что не успела навести мосты где надо,

вот если б ей удалось шустрого нотариуса найти…

И тут Степанова осенило. Нотариус!

Когда при даче показаний пару лет назад

судья попросил пояснить его, что за профессия — 

"креативный кризис-менеджер",

Степанов смутился — ему показалось тогда,

что он присвоил себе лишние ордена и погоны.

Отнюдь — на самом деле это была его стихия,

Он упорно искал выход и наконец-то нашёл его.

Через пару дней к Степанову потянулись гости —

вскоре контролёры в шутку прозвали его популярным.

Сначала заявился индифферентный прокурор,

соизволил даже поручкаться с каторжником,

сказать ничего не сказал, правда, но хитро подмигнул.

Следом приполз пьяненький "человекоправ",

обнюхал, погрозил склизким пальцем и удалился.

Дальше начались сплошные загадки и чудеса —

замаячил на вахте грозный полицейский полковник,

известный всем в городе начальник УГРО,

но входить не стал, глянул волком снаружи

на подведённого к вертушке Степанова,

погрозил ему кулаком, смачно сплюнул и уехал.

На Степанова стали смотреть с интересом.

Примчались обозлённые опера-уфсиновцы,

начали с ходу стращать, потом издеваться,

орали в лицо обидные слова, обзывались так,

что Степанов поневоле вспомнил Берию —

нет, похоже, с тех времён ничего не изменилось.

Но бить не били, так — попрыгали и умчались,

продемонстрировали свою силу и значимость.

А потом случилось самое странное и весёлое.

Степанов опять "бегал" в прогулочном дворике,

когда лязгнула за его спиной дверь,

нечто красное, страшное и пьяное,

одетое в китель и фуражку с тульей,

просунулось в щель и громко заорало:

— Так вот ты какой, олень северный, мать твою!

Прапорщик Валера с вышки рассказывал потом,

что в ответ Степанов не растерялся и с ходу понёс,

мол, сам-то ты кто такой, рожа твоя пьяная,

но начальник управления ФСИН уже захлопнул дверь

и поучительно сказал сопровождавшим его:

— Вот! Русского офицера сразу везде видать!

Через час Степанова оформили слесарем в СИЗО.

Что такого он сделал перед этим? Сущую ерунду!

Попросил адвоката наутро привезти нотариуса

для срочного оформления завещания.

Приехал старый знакомый Степанова,

насмерть перепуганный дядя Петя — 

ой вей, шо такоэ, кто умирает? —

узник горько поплакался дяде Пете в жилетку,

и к вечеру весь город знал, что Степанова кинули —

обманули в СК, облапошили жестоко и беспощадно,

и Степанов едет в Будукан умирать.

Репутация, как говорится, дороже денег.

В провинции не любят ужасных драм.

Ангелам-хранителям Степанова

пришлось немножко пошевелиться.

Уфсиновских прохиндеев взяли в оборот,

оказалось, что те и вправду решили

затянуть в свои сети жирного карася,

но карась оказался чужой, и пришлось отступиться.

Иногда всё-таки бывает приятно жить в стране,

где врагам закон, а друзьям всё самое вкусное...

Через год, совершая частную поездку по области,

Степанов заехал в Будукан удостовериться,

много ли он потерял, не попав туда.

Оказалось, что не так уж и много.

Риелторша Людмила вышла через три года по УДО.

Степанову рассказывали потом,

что история её повторилась —

она снова набрала авансов за квартиры,

снова пришла беременной на суд,

и вполне ожидаемо снова получила свои пять лет.

О том, какие дети вырастут у такой матери,

Степанов старался не думать —

в этой стране каждый издавна выживал, как мог,

и отыскать виноватых в таком положении дел

уже не представлялось ему возможным.

Прогулочный дворик в Энском СИЗО. Фото из архива автора