Старый рояль Rating 0/10

Рубрика: Прозаические миниатюры | Автор: Федоров Игорь | 14:04:51 24.12.2019
0
0

Старый рояль ждал настройщика. Пожалуй, напрасно ждал. Всюду было тихо. Хозяева куда-то ушли уже давно и не возвращались, хотя дверь была открыта. Рояль чувствовал это по пронзительно холодному сквозняку. «Мне противопоказан сквозняк и холод, - ворчал он про себя, но его никто не слышал. – Когда же, наконец, придет настройщик?»

На перроне, в салатовом платье,
Вы стояли, прощаясь со мной,
И, целуя, отдали распятье,
Лишь промолвили слово одно.

Не расслышав, гудок паровозный
Это слово совсем заглушил,
По губам догадался я: «поздно»,
И еще чуть погромче: «пиши!»

Неизбежность как будто проклятье,
Скорый нёсся во мгле на восток,
Только образ: перрон, Ваше платье
И прощальный, как будто бы, стон.

И скользила луна по пролескам,
Не спалось, в руки взяв карандаш,
Всё писал Вам: о том, что прелестны,
Что люблю, и что искренне Ваш.

Нас подняли с зарей, полустанок,
Белым снег, всюду степь, не поймешь,
Отдыхать мы чертовски устали,
Что ж, шинель и винтовка, штык-нож.

На закате неспелые вишни
Прямо в снег в чистом поле легли,
Слышно рядом: «помилуй, Всевышний»,
Вспышка, холод, душа не болит.

Снег и вишни, в ладони распятье,
Не дописан был лист до конца,
Вы с улыбкой в салатовом платье,
Из-под шляпки не видно лица.

Тихо плакал рояль, Бога ради,
Вместе мы, расставания нет,
Вы читаете молча тетради,
С Вами я, мой портрет на стене.

Портрет висел на стене и смотрел прямо на рояль. Грустный взгляд, аккуратные черные усики по моде, чуть вытянутое худое лицо, черные волосы с челкой набок. «Фотокарточка», - так говорила хозяйка.- ЕГО фотокарточка".
А настройщик не шёл.
В ту пору, когда вечерами не пели романсов, в доме собирались разные люди. Не очень приятные, по мнению рояля. «Невоспитанные», - ворчал он. Невоспитанные – потому что взбирались на рояль ногами, лежали на нем, читали стихи. А он терпел. Белый, сносил даже следы их туфель на крышке. Правда, хозяйка сама протирала рояль после каждого такого собрания. Была бы такая возможность, инструмент бы краснел от возмущения. Но всё, что он мог, это скрипнуть крышкой, и выдавить пару нот, очень тихо и незаметно в этом шуме.

Февраль метет
который год,
который год,
Костры горят,
Иисус распят,
да он распят,
а в подворотне огоньки,
там черный кот,
темно в душе,
темно кругом,
глаза горят.
Чеканят шаг
по мостовой,
по мостовой,
над бескозырками штыки –
в клочки туман,
и каблуки по-над тобой,
по-над тобой,
сдавило грудь,
вверху дома,
вверху дома.
Душа кровит,
на небеса,
на небеса,
нет, не уйти,
нет не уйти,
сдавил гранит,
чернила льют,
бумаги нет,
писать,
писать,
февраль здесь всё
похоронил,
похоронил.
И тень луны
над головой,
над головой,
и черный кот,
колодец-двор,
шуршанье крыс,
февраль хохочет,
я живой
и не живой,
заштопать душу
наискось
и маршем ввысь.

Взгляд человека  с портрета в такие минуты становился еще печальнее, молодые люди наливали водку и молча пили. И рояль вздыхал, потому что знал, что сейчас кто-нибудь откроет крышку и с экспрессией сыграет Моцарта или, чаще, Шопена.
Настройщика так и не было, а ножки, тем временем, разбухли от влажного и холодного воздуха и безбожно скрипели.
А еще его однажды возили на немое кино. В огромной зале было натянуто такое же белое, как он, полотно. Человек в черном фраке очень быстро перебирал по клавишам, играя модную мелодию. На полотне бегали люди, красивая дама заламывала руки. А роялю было не по себе. После сеанса на него ставили бокалы с шампанским, он чуть не задохнулся от папиросного дыма. Упавший пепел даже оставил на нем след, на самом краю, слева. Правда, незаметный, но было больно. Рояль снова вздохнул. Пожалуй, этот случай был хуже, чем вечера с молодыми невоспитанными людьми в коротких зауженных штанах.

И октябрь, желтый и неказистый,
Кашлял прокуренно от тоски,
Ноты, от Моцарта и до твиста,
Если б были, давили б виски.

Он стоял, статен и независим,
Белый, высокомерен и чист,
Часто стол для признаний и писем,
Желтел забытый когда-то лист.

Модный, от ножек и до педалей,
Джаз вечерами, опять же твист,
Птицы мимо на юг пролетали,
Один он, жалок и неказист.

Тень луны скользила по голой стене.
«Сегодня точно уже не придет». Скрипнула входная дверь. Шаг, другой.
«Настройщик!»
Болью отдалось вверху. Жалобно застонали петли. В белой крышке, оторванной с корнем, на секунду отразилась луна, обнажая струны. Стало еще холоднее. Страх не успел смешаться с болью, когда вместо луны на белом заметались отсветы прожекторов. Нота, длинная нота. Ля? Настройщик?
В рваной дыре на потолке мерцали звезды. Если б он умел кашлять, он бы закашлял от пыли. Вот и всё, настройщик больше не нужен. Звенящая си – оборвалась последняя струна. Подломанная задняя ножка и неразорвавшаяся бомба прямо посередине рояля. Он не упал. Выстоял.
А утром на небе долго висело облако, отдаленно напоминающее по очертаниям рояль. Кто-то играл на нем марш заштопанных душ…

Буду рад критическим комментариям

Люблю экспромты под своими текстами

Комментарии 2

Зарегистрируйтесь или войдите, чтобы оставить комментарий.

  • Малков Мих. , 18:01:45 25.12.2019

    Цепляет, заставляет вернуться, перечитать. Особенно рваный ритм середины, токкатта замерзшими пальцами   "Февраль метет / который год, / который год..."  Наверное, Ленинград. Очень сильно. Спасибо, Игорь!


  • Федоров Игорь , 19:13:35 25.12.2019
    • Малков Мих. , 18:01:45 25.12.2019

      Цепляет, заставляет вернуться, перечитать. Особенно рваный ритм середины, токкатта замерзшими…

    Да, это Петербург-Петроград-Ленинград. История города через историю рояля. Спасибо, Михаил!