Окнами на север 0/10

1

Холодный дом на площади Труда;

поодаль — маслянистая вода

колышет окон желтые квадраты,

и в свете, исходящем от воды,

казенных коек смутные ряды

всплывают в гулком сумраке палаты,

где ты лежишь, тоскуешь и не спишь.

Взошли огни агиток и афиш;

проспект, пустея, льнет к витринным стеклам;

и света сноп в троллейбусе двойном

промчится прочь и возвратится сном

о чем-то невосполненном и теплом.

Во сне — ты вновь с родными, но они

не знают, что вечерние огни

таят в себе твою тоску по дому,

твоей руки трассирующий след,

писавшей им без малого пять лет

печатными по воздуху ночному.

Но утром нет ответного гонца —

под небом цвета сланцев и свинца

туман белесый стелется по скверу;

зависшие в просветах фонари

свой жар бесследно спрятали внутри,

и ты поспешно следуешь примеру.

2

Уже в палате гомон и возня;

в окне раздачи — каша-размазня;

внизу, в передней, высохли обутки;

и значит, в пору выступать в поход —

твой самый долгожданный отдых от

продутых коридоров круглосутки.

Еще бы! — восхитительный овраг

влечет к реке; а поверху барак

волочится за величавой башней,

как рваный шлейф за пленною княжной,

и обдает благою стариной,

а то и дарит денежкой тогдашней.

Но стоит повернуться на восток —

вечнозеленый “Каменный цветок”

совсем иной державы воду дыбит,

с ее пустопородным языком,

воздвигшим, в частности, Уралобком,

конструктивистский параллелепипед,

в котором… расположен интернат

как в доказательство победы над

достоинством и духом частной жизни.

Иных домой родные заберут,

другим — взглянув им вслед, смотреть на пруд

подкидышами в дремлющей отчизне.

7, 24 декабря 2010 г.

3

Ты их услышал школьником, в гостях;

сквозь треск и натиск буги “на костях”,

в магнитном поле подростковых танцев,—

и говор их, доступный им одним,

предстал тебе, как новый серафим,

взглаголивший на языке британцев

и тем открывший потаенный код,

покуда ты стоял, разинув рот,

пылая, словно лампы радиолы,

от зуда ухватить звучанье слов,

летавших между двух выпускников

прославленной языковой спецшколы.

И вот уже привычный мир окрест

менял свой ритм, сметая с прежних мест

понятия, как бы в угоду звуку

приемной речи, бойкой сироты,

причуды чьи в тот вечер принял ты

за бог весть что и… выкликал разлуку.

Но та настигнет позже, а пока

ты выбираешь тропы языка,

что превращают гнет пережитого

в удобно управляемый балласт:

ведь речь, она не бросит, не предаст,

а синтаксис — надежно сдержит слово.

9 марта 2011 г.

4

Морозным утром, ставни отворя,

зажмуришься — под солнцем января

играет снег сиреневой искрою,

синеет свод в заснеженном краю —

окликнешь ты любимую свою,

да где там… только пар над Ангарою.

Заплачешь, запечалишься о ней,

в туман уткнувшись, где среди теней

вдруг оживет забытая картина:

семейный стол и странно так на нем —

узлы с посудой, книгами, бельем

отца, бурчащего мотивчик Робертино…

Сейчас он встанет, подхватив узлы,

и вслед за ним беленые углы

жилья бесшумно вылетят наружу…

И вот, после приютов и общаг,

чадит твой наспех сложенный очаг

на берегу реки, что даже в стужу

не сдержит свой неотвратимый ход;

нещадной тягой ледовитых вод

тревожит чад Иркутского острога,

разводит их по разным берегам…

Ты — за порог, а там, прильнув к ногам

твоим, легла и ждет тебя дорога.

28 июня 2011 г.

5

Десятки лет (и адресов) спустя

затерянное в памяти дитя

означится отчетливо и остро

во всем своем сиротстве на миру,

когда, вновь не пришедшись ко двору,

ты попадешь на этот полуостров,

один как перст, с потрепанной сумой;

и прозвучит: “возьми меня домой!” —

на языке, что постигал на слух ты…

А встречу — тросы “Золотых ворот”,

и прямо под ногой — водоворот,

огни и пена Сан-Францисской бухты.

Знобит тебя; внизу — волна вихром.

“Тоска там… тишина и монохром –

ни светит ничего там, в мире лучшем…” —

кричишь ты против ветра над мостом,

косматый, как античный хризостом,

вотще взывающий ко всем заблудшим.

17 ноября 2011 г.