Мемуар 0/10

Александр ГЕРАСИМОВ

МЕМУАР

Мемуар — плёвое дело, скажет несведущий человек. И ошибётся. Память — штука непростая. Непременно в ней отпечатается четко и ясно именно то, о чём и поминать не хотелось бы. А как раз те моменты, которые прежде считал пустяшными, не стоящими внимания, и которые стёрлись почти совсем из памяти — белая голубка турмана, случайно залетевшая в открытую балконную дверь и запутавшаяся сухой оранжевой лапкой в дырчатой полосе бывшего белоснежного, а теперь серого от уличной пыли, старинного, бабушкиного еще тюля; крохотный кусочек розовой арбузной мякоти на гладкой, сработанной из ракушечника ступеньке дачной лестницы, и черный ореол муравьиных запятых, суетливо движущихся подле него; обнаруженный при переезде за книжным шкапом, пятнистый аквариумный узник, засохший от времени до прозрачной плоскости тритон; «счастливый» двусторонний пятак для нечестной игры в орлянку; истошный свист паровозного гудка на железнодорожной станции; немного погрызенная мышью желатиновая, кривая от стирок бельевая пуговица; траченная молью, острая и жесткая, колющаяся коротким блестящим усом лисья мордочка, отрезанная от маминой черно-бурой горжетки; снизка крохотных, один Бог весть, от чего, желтых — латунных и черных — железных ключиков; две пары узких лайковых бальных перчаток (на одной из них едва видное, так и не оттертое до конца керосином, чернильное пятнышко – возле него замахрившееся замшей место); скорбная музыка, похоронный марш, то и дело несомый по нашей улице медной группой «симфонического оркестра» парка Культуры и Отдыха; лилипутская, заткнутая корковой пробкой стеклянная пробирка с лазоревым, искрящимся в свете настольной лампы порошком медного купороса; бумажная улитка прогоревших пистонов; старая фотографическая карточка с двумя пожелтевшими, застывшими в неестественных позах фигурами (лицо одной выцарапано до белого картона булавкой или еще чем-то острым); сиреневая картонка от спичек с исчерканным коричневым серным боком и рассыпавшимся на части майским жуком внутри; неполная, перехваченная аптечной резинкой колода карт с рубашками в диагональную клетку; оплавленная, закопчённая с одного боку палочка красного почтового сургуча; тяжелый, маслянисто отдающий оружейной медью револьверный патрон с осечкой на желтом капсюле; пяток сложенных воедино, связанных красной шерстяной ниткой стальных перьев для чернильного письма; счастливый амулет — пахнущая сухими грибами белая лапка кролика, с обрубком косточки и неестественно черными лакированными когтями; серая оловянная пряжка от немецкого, времян второй мировой войны мундира с полустёртой надписью «Gott Mit Uns» и дубовыми листьями вкруг орла и свастики; золотые проволочные очки с насунутыми на них сверьху синими стёклами; клубок бумажного шпагата, смотанный мамой давным-давно за какой-то надобностью от коробки с тортом, да так и не использованный по назначению; круглая чешская стирательная резинка-ластик с металлическим колечком посередине, для удобства держания; милицейский, вырезанный из черного дерева, свисток с белой горошиной в его животе, найденный старшим братом в куче лежалых осенних листьев… все эти мелочи, окрашивавшие нашу жизнь в разные оттенки, с годами становятся всё бледнее и прозрачнее, словно выцветшие от долгого лежания на дневном свету акварельные рисунки.