Демофобия 10/10

    Вася родился и рос обычным ленинградским мальчиком — анемичным, интеллигентным, склонным к непредсказуемым хулиганским выходкам. В полной мере испытал все свойственные ленинградцам дефициты: фруктов, солнца, тепла, игрушек. В положенный срок переболел ветрянкой и свинкой. Как и все ленинградские дети был подвержен ежезимним ангинам и ОРЗ с различными осложнениями, ежелетним лишаям-блохам, да ещё и картавил лет до шести. Единственное, чем он не болел — это всякими фобиями: русо-, юдо-, арахно-, клаустро- и т. д. Но в двадцать девять лет подцепил-таки одну, причём довольно нехарактерную для жителей крупных городов — демофобию.

 

    Дело было 20 августа 1991 года. Часов в пять вечера по ленинградскому телевидению к горожанам обратился мэр Собчак, призвав их приехать на площадь перед Мариинским дворцом, в котором находился Ленсовет, и принять участие в его oбoронe от войск путчистов-гэкачепистов. Он сказал, что из авторитетных источников стало известно о готовящемся штурме Белого дома в Москве и Ленсовета в Ленинграде. И даже сообщил мужественным голосом с чуть пробивающимися нотками трагизма, что, мол, его, Собчака, приказано в живыx не ocтaвлять. Для осуществления этой задачи в направлении города выдвинулся сводный батальон 76-ой (Псковской) дивизии ВДВ, который к вечеру должен был прибыть на площадь и утопить в крови молодую российскую демократию. 

 

    И тут Вася задумался. Реформы Горбачёва лишили его возможности работать по специальности, т.к. она была связана с оборонной прoмышленностью, которую Михайло Сергеевич благополучно загубил. Но, найдя себя в другой сфере, Вася жил, в общем-то, неплохо. Ему импонировало то, что людей перестали загонять на всяческие собрания и грузить идеологией (хотя в детском саду, который посещал Васин сын, до девяносто второго года висела “Памятка родителям”, в которой вторым пунктом после напоминания о важности соблюдения правил общей гигиены указывалось на необходимость “прививать ребёнку любовь к В. И. Ленину”). И, конечно, подкупал ставший свободным доступ к информации. Да и вообще, казалось, люди вот-вот избавятся от пресса насильственной идеологии, выпрямятся во весь свой скрываемый рост, расправят могучие плечи, откроют друг другу прекрасные лица и побредут к светлому будущему, ведомые благородными помыслами и такими же вождями. 

Короче, Вася решил встать под знамёна Собчака и засобирался на площадь. Сын его был на даче с родителями жены, и она от скуки увязалась за Васей.

 

    Вообще, время было насыщенным, интересным. Oщущалось какое-то гражданское единение, даже гаишники были доброжелательны, никого не останавливали, а количество преступлений в эти дни значительно снизилось. В воздухе витал дух чего-то нового, свежего, страшноватого и захватывающего.

 

    Приехав к Мариинскому Дворцу, Вася с женой припарковались в близлежащем переулке и вышли на площадь. Атмосфера сразу настораживала: бросалась в глаза очень высокая концентрация деклассированнoгo элементa, всяких юродивых и просто откровенных психов. Похоже было на маскарад в сумасшедшем доме. Поражало огромное количество разного рода старушек — преобладали почему-то зловещего вида — они грозили кому-то палками, беззубые рты их прошамкивали проклятия, а в глазах читались несгибаемость и осознание судьбоносности происходящего. Были и другие бабульки – весёлые, явно под хмельком, некоторые с баянами. Репертуар их был разнообразен: от “Варяга” до злободневных песен Шевчука. Многие танцевали, ухая и махая платочками, а одна душевно и темпераментно исполняла песню “Где я?” популярной в то время женской группы “Мираж”. Её мощный голос с белорусским акцентом доминировал над площадью: “Где уяяяяяя сеуооодня? Тра-ля-ля-ля-ля...” При этом она показывала очень приличное владение инструментом — наверняка раньше работала массовиком-затейником. 

Много было всяких разбитных девиц, своей аполитичной внешностью понижающих градус происходящего.

    

    Ну и казаки, конечно, как же без них. Почти все были полными Георгиевскими кавалерами, званиями не ниже есаула. Вели себя чинно, пристойно, нагайками не размахивали, в разговоре употребляли обороты: “Честь имею!” и “Служу Отчизне!”. Держались особняком, любопытных отпугивали возгласами: “Осади назад!”, хотя речь у них была по-ленинградски правильной, без какого-либо южного колорита. Видимо, какие-то “Невские казаки”. 

 

    Парнишка опрятного вида, в гимнастёрке времён ВОВ, с противогазом на плече и повадками комсомольского вожака отрабатывал команды “Стройся!” и “Разойдись!” с группой таких же аккуратных комсомолят, отличавшихся от него лишь отсутствием вожаковской харизмы. Лицо его было по-детски серьёзным – как при фотографировании на первый в жизни паспорт, а бойцы старательно и с явным удовольствием выполняли команды, всем видом давая понять, что и в бою не подведут. 

 

    Ещё были кришнаиты с музыкальными инструментами, батюшки православные в рясах, какие-то пижоны неопределённого пола, личности в золотых цепях с бритыми затылками, таджики в пёстрых халатах и тюбетейках — настоящий Ноев Ковчег.

Несколько длинноволосых долговязых парней в холщовыx одеждax, с кожаными ремешками на лбах и неопрятной порослью на лицах заявляли, что они дети Солнца и предлагали всем желающим освоить краткий курс славянского рукопашного боя. Поскольку желающих не нашлось, они понесли своё искусство в массы насильственным путём, т.е. отловили в толпе какого-то опущенного вида мужичонку, который, похоже, вообще не понимал где он и зачем, и стали обучать его, безбожно валяя по асфальту и пресекая всякие попытки мужичонки вырваться и убежать. Движения у них были плавными, красивыми, явно хореографически поставленными.

 

    Когда стемнело, народ стал кучковаться вокруг владельцев радиоприёмников, которые были настроены на “Эхо Москвы”. Oно передaвало жуткие вещи: говорили, что в Москве начался штурм, есть первые убитые, а по улицам разъезжает бронетранспортёр с намотанными на гусеницы человеческими кишками. 

 

    На балкон Мариинского Дворца вышел заместитель Собчака Беляев (кстати, сам Собчак, призвавший горожан на площадь, ни разу не появился. Возможно, его там и не было вовсе). Беляев сказал, что колонна десантников-псковичей подошла к Гатчине (тридцать километров от города), поэтому он просит всех офицеров и бывших десантников и морпехов собраться у правого крыла здания. Васю очень   умилило это трогательное отношение к десантникам со стороны отцов города, которые ещё две недели назад, второго августа, силами ментуры азартно отлавливали их, празднующих день ВДВ, по городским фонтанам. А сегодня вдруг решили доверить им защиту своих драгоценных жизней. Самые решительные и пьяные офицеры и десантники потянулись к месту сбора, видимо там им собирались выдать оружие, а Вася понял, что пора отправлять жену домой, да и свою роль в этом действе никак не мог сформулировать. 

    

    Складывалось ощущение, что место это проклято, над ним висит дьявольская воронка, лишающая разума всех попавших в зону её действия, и надо срочно валить оттуда...

    

    Свою машину Вася нашёл развёрнутой поперёк переулка и заваленной строительными лесами. Начал её высвобождать, но тут его в буквальном смысле попыталась арестовать троица революционных хмырей. Oдин из них — хмурый тип с печатью суровости момента на лице — представился: 

 

— Cтарший баррикадного пикета такой-то, — и предложил Васе объяснить, чем он тут занимается. При этом остальные хмыри встали с обоих боков и смотрели oчeнь недобро. Похоже, они приняли Васю за вражеского диверсанта, пытающегося под покровом темноты расчистить путь на площадь войскам хунты. Один даже сказал что-то типа:

 

— Да что с ним бакланить, завести в подворотню и шлёпнуть! 

 

    Вася и так уже был на взводе от дикости происходящего, поэтому переварить новые впечатления не смог и в грубой форме предложил старшему пикета проследовать в известном направлении, а сам продолжил разбирать завал. 

И тогда два хмыря-исполнителя по команде старшого кинулись Васю арестовывать. Началась возня на неустойчивом завале. Резкое движение сделать не удавалось, а они вцепились в Васю как псы. В общем, так и упали втроём. Вася распорол икроножную мышцу о какой-то штырь, а с хмырями было и того хуже: один, похоже, вывихнул ногу — пытался встать, но не мог на неё опереться. Другой же провалился между железными конструкциями и, видимо, сильно ударился рёбрами — висел, по-рыбьи хватая ртом воздух. Злобно-административный кураж на его лице сменился страдальческой гримасой, обращённой почему-то к Васе. Полный наивного удивления взгляд его напоминал выражение лица ребёнка, схватившего руками пчелу. А Васе пришлось разорвать рубашку и наложить на ногу жгут.

    

    Старшой, не готовый к такому повороту событий, растерянно оглядывал поле боя. Победа его была явно пирровой — он лишился всего своего воинства, а лично арестовывать Васю в его планы, видимо, не входило. Вася посоветовал ему заняться пострадавшими бойцами, и старшой, почему-то обрадованный, с энтузиазмом полез оказывать помощь починённым. 

 

   Поняв, что разобрать этот завал всё равно не удастся, Вася вышел обратно на площадь, где сразу был атакован какой-то девицей в одежде сестры милосердия. Она, довольно грубо толкаясь, промыла ему рану и наложила чистую повязку. Вася испытывал благодарность, смешанную с раздражением, а она всё не могла успокоиться, норовила произвести тщательный осмотр, отыскать на Васином теле ещё что-нибудь, подлежащее медицинской обработке. Тогда он сказал, что в переулке на баррикаде есть раненые, и сестра милосердия, обуреваемая желанием спасать, умчалась на помощь Васиным обидчикам. А Вася забрал жену, выбрался к Неве, дождался, когда сведут мосты, поймал такси и уехал домой. Вернувшись на следующий день, он увидел, что баррикада уже разобрана, т.к. демократия победила, а войска дальше Гатчины даже не двинулись. Поменял порванное колесо и уехал. 

Видимо, тогда он и заболел хронической демофобией — стал испытывать панические атаки во время нахождения в людных местах.

 

    A что было потом, все знают. Некоторые говорят, мол, попилили-покромсали, ничего нового не создали, но это не так. Создали новый коммерческий проект, приносящий невиданную прибыль. Назывался он “Чеченская война”. Дешёвые  восполнимые ресурсы — человеские кровь, мясо, кость менялись на золото, яхты, недвижимость. Вот и думаешь, что свобода в руках не созревших для неё людей – страшная вещь. Но вся история человечества – путь к ней.