Рассказы о маме 10/10

https://nkontinent.com/emiliya-pesochina-rasskazyi-o-mame-2/?fbclid=IwAR0aCcnPJPebJI83hYJ-QLXfjk6gXBaIkak0uUOwXyYwPufCCovLjfQzLrc

Рассказы опубликованы в журнале "Новый Континент"

РАССКАЗЫ О МАМЕ

YESTERDAY

Едем. В машине темно. Включена сирена, скорость нарастает. Нам освобождают дорогу. Через внутривенный катетер капают обезболивающее. Дыхание вроде чуть спокойнее. Лицо потихоньку оживает. Ребята: два парня и девушка в рабочих робах службы спасения – пытаются как-то отвлечь и развлечь старенькую пациентку, разговаривают с ней, как с дитём малым, гладят по руке, расспрашивают о том, о сём. Они привыкли к плохо соображающим бабушкам, а эта еще и со славянским акцентом говорит по-немецки… Вот и ведут беседу вроде как со слабоумной… Мама внимательно на них смотрит.

По походу дела медики задают вопросик: «А кто вы по профессии?» Больная спокойно отвечает: «Я филолог, лингвист, преподаватель английского и украинского языков, работала в высшей школе». Зависает пауза. Потом троица дружно переходит на английский, немножко смущается и чуть-чуть спотыкается на трудных словах. Мама слушает какое-то время, потом сообщает: «Дорогие мои, говорите вы бегло, но произношение у вас неважное». Начинает объяснять, что в английском нет твердого приступа (характерный гортанный щелчок), все слова и приставки произносятся слитно (в немецком каждое слово выговаривается отдельно, и даже после приставки перед корнем возникает как бы заминка в десятую долю секунды), «т» и «д» мягкие, а «л», наоборот, твердое. Всё это под вопль сирены в торпедоподобной машине, летящей по автобану. С размеренной преподавательской дикцией. Под капельницей. Мальчики и девочка слушают, приоткрыв рты. Я понимаю, что ничего подобного в их профессиональной жизни ещё не происходило. Прибыли. Маму со всеми предосторожностями выкатывают на носилках из машины. Приёмное отделение клиники. Я иду к стойке с нужными бумагами и страховой картой оформлять мамино поступление. Это занимает какое-то время. Вдруг я начинаю думать, что у меня от стресса и горя начались слуховые галлюцинации. Нет. Всё реально. Слышу знаменитую песню ансамбля «Битлз». А капелла. Но очень стройно и слаженно. В приёмном отделении?! Поворачиваюсь, ищу глазами маму. Лежит на каталке, возле неё доставившие нас ребята. Лица совершенно светлые. Нет, просветлённые. Сероглазые, русоволосые ангелы в рабочих костюмах. Мамин почётный караул. Они отключились от окружающего и поют ей «Yesterday». Сосредоточенно и старательно. Смотрят на маму, как дебютанты на председателя жюри конкурса. Им важно заслужить её одобрение. Мама улыбается. Кивает головой. Тихонько благодарит. Ангелы сдали ей экзамен. Им не хочется уходить. Нежно гладят мамины руки. Говорят разные хорошие слова. Потом грустной стайкой исчезают за дверью.

Yesterday… Вчера… Мы с мамой ещё не знаем, что вся её прошедшая жизнь уже во вчера, и ей осталось всего лишь несколько завтра.

Чистый четверг. «Забери меня домой. Я тебя очень прошу. Я не хочу здесь умирать». Забираю. Решаю бороться. Приношу из аптеки очередную порцию лекарств.

«Нет. Уже ничего не надо. Только обезболивающие». Дежурим с сестрой по очереди.

Светлое Христово Воскресение. Врата рая открыты. Вечером мама уходит в Небо.

Шесть лет назад. Вчера. Никогда. Всегда.

МАМИНО ВОСПИТАНИЕ

Ранней весной, когда снег покрывался чёрным кружевцем и постепенно превращался во взбалмошные, суматошные ручейки на дорогах, мама отыскивала какую-нибудь дощечку, брала острый, наполовину сточенный ножик и начинала выстругивать кораблик. Я ходила вокруг, заглядывала через плечо, вздыхала, волновалась. Постепенно у деревяшки появлялись палуба, нос, рубка, корма. Роль руля играл крошечный гвоздик. По центру деревяшки мама-кораблестроительница делала углубление и укрепляла там вертикальную щепочку-мачту. Затем из кладовки извлекалась банка с остатками масляной краски, и конструкция приобретала коричневый или зеленый цвет, в зависимости от содержимого банки. Теперь надо было запастись терпением до следующего дня. На высохшую мачту прилаживали ситцевый или льняной парус, а один раз даже настоящую парусину где-то раздобыли.

Наконец, наступал торжественный момент спуска судна со стапелей. Мы с мамой выходили на улицу, на дороге с небольшим уклоном выбирали самый бурный ручей и отпускали кораблик на волю. Он быстро плыл по течению, а мы бежали рядом, убирая попавшие в поток небольшие камни, ветки и прочие препятствия на пути следования. Процесс нельзя было пускать на самотёк, поскольку в конце улицы вода с шумом, а то и с рёвом кидалась в ливнёвку, закрытую решёткой с крупными отверстиями. Туда наш путешественник вполне мог провалиться. Надо было успеть вовремя выхватить кораблик из ручья и спасти от крушения. Ох, какое же это было захватывающее и опасное приключение! Я чувствовала себя главным капитаном, но не забывала поглядывать на маму и получать одобрительный кивок: всё идёт нормально! Однажды мы всё же прошляпили, недооценили резвость ручья, кораблик с невиданной скоростью промчался вдоль всей дороги и моментально исчез в чёрной дыре ливнёвки. А мы, как ни летели следом, всё равно опоздали. Я уже приготовилась реветь, но мама заявила, что наш кораблик не утонул, а уплыл в далекое путешествие на другой конец города, а она немедленно идёт искать новую досочку и, пожалуй, на этот раз построит пароход.

Когда ручьи высыхали, а двор начинал зарастать кучерявым спорышом, наступал черёд самолётиков и голубей. Мама мастерила их из бумаги, а я, старательно сопя, ей помогала. Надо было складывать листы особым образом, чтобы, шаг за шагом, у летательного аппарата появлялись корпус, крылья, фюзеляж, а у птицы, опять же, голова, туловище, хвост и крылья. Нередко в ход шли разноцветные материалы, и наши изделия, к моему полному восторгу, становились весьма пёстрыми. Наконец, конструкции осторожно выносили во двор и запускали в первый полёт. Мама заносила руку вверх и немножко назад, разбегалась, размахивалась — и наши самолётики-голуби элегантно и плавно взмывали в небо! Они улетали чуть ли не на другой конец двора, а я старалась не отставать, бежала, смотрела при этом, конечно же, вверх, а не под ноги, нередко цеплялась сандалиями за траву и шлёпалась пузом на землю. Мама вздыхала, поднимала неуклюжее дитя, отряхивала и снова учила запускать бумажных летунчиков в небо без посторонней помощи. Я лихо целилась самолётиком в горизонт, бросала его вперёд — и тот тюкался носом в спорыш в полуметре от меня. Повторяли процесс с бумажными голубями — результат не сильно отличался. Надо сказать, что мама всё детство не слезала с деревьев и крыш сараев, в старших классах быстрее всех бегала стометровку и дальше всех швыряла учебную гранату, так что учитель физкультуры с трудом отыскивал метательный снаряд далеко за краем учебного поля. Но я маминых спортивных талантов не унаследовала (мне также не достались ни дар художника, ни абсолютный слух), и это было более чем очевидно при запуске наших разноцветных стай. Интеллигентное дитя-тюфячок пыхтело, изо всех сил пыталось повторять ловкие движения маминых рук и ног, но ничего из этого не получалось, кроме сбитых до крови коленок и локтей. В конце концов, меня оставляли наедине с крылатыми. Я поселяла каждого из них в таинственных местах двора: в сплетенных между собой кустах, в ветках черёмухи, в винограднике соседа, в густом бурьяне возле трансформаторной будки. На следующий день я недосчитывалась многих членов эскадрильи и полагала, что они улетели в далёкие и ещё более таинственные заросли.

В разгар лета начиналось самое интересное. Мама срезала с ближайшего клёна крепкую, упругую ветку, на обоих концах ножом делала неглубокие желобки, на одной стороне надёжным узлом завязывала тонкую, но прочную верёвочку, натягивала её и закрепляла на другой стороне так, что ветка сгибалась в дугу. Потом брала ещё одну, более тонкую и очень прямую ветку, один конец остро затачивала, другой немножко расщепляла. Посредине для красоты привязывала яркий лоскут. Всё! Настоящий индейский лук был готов. Я немедленно превращалась в отважную охотницу, благо, Майн Рид уже был прочитан, и способ действий усвоен. Ах, как же я воображала, как гордо и величественно вышагивала по двору, перекинув лук через плечо, как отчаянно стреляла в невидимые миру цели и точно в них попадала! Но об этом никто, кроме меня не ведал, а сторонний наблюдатель мог засечь, как стрела, пролетев пару метров, благополучно приземлялась. Но я-то знала, что полёт был совершенно секретным и проходил через прерии, пампасы и прочие очень индейские места обитания.

А осенью мы просто шли в парк, собирали яркие кленовые листья в большие шелестящие букеты и расставляли дома в стеклянные банки и вазы. Искали жёлуди и каштаны и сооружали из них с помощью спичек и пластилина занятных человечков и зверюшек. Поскольку спортивные навыки при этом не развивались, то мама купила мне розовый пластмассовый обруч и показала, как надо крутить хула-хуп. Ага, не тут-то было! Обруч прокручивался полтора раза вокруг моей талии и оказывался на полу. Тем всё дело и закончилось, и я могла заниматься любимым делом: беспрепятственно читать книжки, опять-таки, мамой принесенные домой из институтской библиотеки.

Зимой меня пытались поставить на коньки и лыжи. Итогом являлись отбитая пятая точка, грандиозные сопли и долгоиграющий кашель. А уж валяться в постели с термометром под мышкой и читать, сколько душе угодно — вот это было поистине здорово! Чего ж ещё желать?!

Мамочка, ты хотела вырастить закалённого, ловкого и сильного ребёнка, а получился мечтательный зачахлик, в конце концов, преобразовавшийся в поэта. Возможно, эти свойства возникли во мне как побочный продукт спортивно-оздоровительных мероприятий… Так что твое воспитание было правильным и полезным, особенно с учётом бесчисленного количества книг, которые ты притаскивала тоннами своему библиофильному, запойно читающему дитяти.

Потом я выросла, вместе с тобой и всей семьёй села в самолётик и улетела в далёкую страну. Здесь не бывает ни луж, ни ручьев, зато отличные ливнёвки на каждом шагу, и кораблики пускать негде. Лук со стрелами тоже не сделаешь, поскольку срезать ветки с зелёных насаждений категорически запрещается. Наверное, это правильно. Зато осенью я собираю кленовые листья, жёлуди и каштаны и приношу домой. Листья шуршат ничуть не хуже, чем в детстве, а каштанчики такие же гладкие, как и прежде…

Альманах

Мама, однажды твоя душа белым голубем взмыла в светлое пасхальное небо… Двенадцатого апреля я сложу лист бумаги, как ты меня когда-то учила, и запущу в облака. Надеюсь, что моя птица-весточка долетит к тебе в Царствие Небесное…