Склонен к побегу 0/10

Память проклятая жжёт мою душу,

шепчет ночами: "Пиши, не молчи!"

Добрый читатель. о прошлом послушай,

я им отравлен и неизлечим.

В злые тридцатые жили два брата

в дальней деревне. В момент роковой

кто-то решил — без вины виноваты:

"В город! На станции примет конвой."

Ехали долго. Морозец был колкий,

ладил Крещенье январь-лиходей.

В те времена даже лютые волки

были куда милосердней людей.

Не поэтична житейская проза:

"По одному разрешаю на двор!

Валенки — снять!" А босым по морозу

не загуляешь, конвойный хитёр.

"Топайте, братцы! Каюк вам, ребята...

В городе к стенке поставят, верняк!"

Младший, толкнув посильнее солдата,

зайцем под сбавивший ход товарняк.

Так и пропал — лет примерно на тридцать.

Дом разбомбили, преставилась мать.

Как-то в деревню свою заявился,

сам не назвался бы — ввек не узнать.

Жизнь по чужим документам наладив,

стреляный, пуганый чёрной бедой,

врал, что представлен к высокой награде —

фиксы стальные да чубчик седой.

Все деревенские — люди простые:

стол небогатый, гармонь в три ряда...

Выпил, попел нам про "горы златые",

вышел курнуть — и пропал навсегда.

Может быть, сага моя простовата,

каждый в России своё отстрадал.

Вырос я правнуком старшего брата,

что по этапу ушёл за Урал.

Он написал: "Жив. Покуда на сплаве.

Мать, поспешай подавать на развод.

Счастья сиделец семье не прибавит,

горя с избытком зато принесёт."

Перед войной поменялась погода,

вышла нужда и в "матёром враге" —

прадед работал на разных заводах,

сил не жалел, похоронен в Юрге.

Мне результат моей жизни неведом.

Улицей учен питаться с ножа,

в генах тычковано: "Склонен к побегу",

вечно готов я — босым да по снегу...

... Жаль, наготове теперь сторожа.