Футбольная история 10/10

Ах, какое жаркое, сочное,

зелёное и весёлое стояло лето

в том далёком восемьдесят втором,

когда случилась со мной

одна дурацкая история,

гордиться которой мне,

наверное, совсем не пристало.

Приехал я тогда

из своего таёжного посёлка

в огромный шумный город

поступать на экономиста.

Экономистом я до того

быть вовсе не собирался,

любил литературу и историю,

хорошо знал английский,

присматривался к профессии педагога,

но как-то не очень-то и всерьёз,

считая по совету отца

любой диплом лишь трамплином

для стремительной карьеры

какого-нибудь совпартработника.

Когда наступило время

принимать судьбоносное решение,

поехал я в областной центр

подавать документы в политех,

почему-то решив, что стране

не хватает инженеров-строителей,

а папа, мой главный советчик,

будучи в командировке,

зачем-то попёрся туда со мной.

Разомлев и одурев от жары,

вылезли мы из трамвая,

завидев бочку с квасом,

на остановку раньше, чем нужно.

Пока пили холодный вкусный квас,

разглядели невдалеке за деревьями

высокое здание с вывеской

"Институт народного хозяйства",

из дверей которого выходили

в большом количестве

молодые симпатичные девушки.

Папа решительно нахмурился,

выпятил челюсть, втянул живот,

и уверенно потащил меня на зов природы,

то есть в приёмную комиссию,

где весёлая загорелая щебетунья-очаровашка

в весьма легкомысленном платьице

начала с ходу строить ему глазки

и через пять минут так обаяла,

что папа скомандовал мне

сдавать свои документы туда,

куда насоветовала ему

эта добрая фея.

Набегавшись по жаре,

я с ужасом подумал о том,

что надо будет тащиться

ещё неизвестно куда,

поэтому вздохнул про себя,

попрощался с дивной мечтой

строить "голубые города",

о которых так красиво пел Эдуард Хиль,

и безропотно покорился судьбе.

На вокзал ехали молча.

Папа был заметно рад тому,

что вопрос с моим поступлением

уладился так легко и приятно.

— Какая... эээ... спортивная девушка! —

сказал он задумчиво, со светлой печалью

глядя куда-то в пространство.

И с заметной завистью добавил:

— Как же тебе повезло!

Ты даже не понимаешь...

В СССР, как теперь известно,

слов "секс" и "эротика"

тогда ещё не знали, а потому

занимались любовью

бессистемно и безалаберно,

используя для названия процесса

в основном матерную брань

и разные медицинские термины.

Наверное, именно поэтому

мой осторожный папа

всех привлекательных дам

политкорректно называл

"спортивными девушками".

Он оказался во многом прав.

Когда я вспоминаю те дни,

когда жил абитуриентом в общежитии,

где восемьсот лиц женского пола

пришлось на шестьдесят морд нашего,

то на ум мне почему-то сразу

приходят именно такие слова,

как "промискуитет" и "свальный грех".

Впрочем, история вовсе не об этом,

и я наконец-то близок к её началу.

Июль, жара, пляж, пиво...

Кому охота в этой обстановке

учить какую-то там математику?

Но я сходил на консультацию

перед предстоящей контрольной,

где вволю навыпендривался

перед женской аудиторией,

ярко блеснув своими познаниями

в области решения примеров и задач.

Тут-то они срисовали меня,

два красавчика-армянина,

Ашот и Мушег Оганесяны,

подошли ко мне, отвели в сторонку,

сказали волшебные слова:

"Брат, памагы!"

а дальше сделали предложение,

которое повергло меня в ступор.

В пору молодости жизнь моя,

к счастью или к сожалению,

спешила, летела, мчалась вперёд,

постоянно и нетерпеливо

спрашивая меня в лоб:

"Решай, пацан - быть или не быть?"

Опыта у меня было слишком мало,

амбиций, наоборот, чересчур много,

в голове гулял шальной ветрюган,

а ответ на вопрос был нужен,

как говорится, ещё вчера.

Но то, что именно я, 

и только я

стал виновником доброй половины

всех своих собственных бед —

это совершенно точно.

Не приди я на эту консультацию

или веди себя чуток поскромнее,

не попал бы, как кур в ощип.

С виду всё выглядело очень мило.

Братья-армяне предложили мне

усесться на экзамене вместе,

поближе друг к дружке,

для того, чтобы я решил за футболистов

их варианты контрольной работы.

Вот тут-то я и опешил,

потому что с ужасом понял —

"добрые дяди" предлагали мне самому

вырыть собственную могилу.

Оганесяны «стучали в мяч» в местном СКА,

им требовалось просто сдать экзамены,

их брали в любой институт, не задумываясь,

любому институту были нужны спортсмены,

вежливые хорошие ребята со связями,

отслужившие свои два года в армии,

да ещё и члены КПСС, как оказалось потом.

Но мест на нашем потоке было мало,

конкурс был в тот год серьёзный,

что-то около десяти человек на место,

бонусов никаких я не имел,

в армии ещё не служил,

пройти в финал забега мог

только на общих основаниях

по результатам четырёх экзаменов.

Так вот - там, где братьям-Оганесянам

было достаточно "троек",

мне была нужна только "пятёрка",

но и та не меняла расклад в мою пользу,

потому как предпочтение

было бы отдано футболёрам.

"Брат, памагы!" —

почуяв мою слабину,

братья дружно взяли меня в оборот,

да так крепко и прочно,

что хотелось завыть.

Я начал было отказываться,

но тогда в их сладкоголосии

появились угрожающие нотки...

Странно сейчас вспоминать —

но они даже денег мне

взамен не предлагали!

Буду честен до конца —

я был один,

я испугался,

я струсил,

и поэтому — согласился.

В ночь перед экзаменом

я почти не спал,

пребывая в полном душевном раздрае.

Бесило тупое лицо луны за окном,

визгливый смех соседок за стеной,

лязг трамваев, уходящих в депо.

Советоваться было не с кем.

Выхода не было.

Я мог смело паковать

свой задрипанный чемоданчик,

ехать в общем вагоне назад,

в пыльный сонный посёлок,

пить с корешами "бормотуху",

устраиваться на завод,

потом идти в армию,

тогда как раз брали в Афган...

Можно было наврать самому себе,

отпустив всё на самотёк,

проболтаться в общаге

до конца экзаменов,

не найти себя в списке —

ах, как неожиданно! —

и вернуться к родителям,

обманув себя и других имитацией

честно выполненного долга.

Но как мне было бы потом

жить с этим дальше?

... Они были похожи в тот день

на героев индийского кино.

Белые брючки, цветные батники,

кожаные туфли на каблуках,

маслянистые глаза с поволокой —

весь вид их показывал:

"Жизнь удалась!"

Они кокетничали с девушками,

громко смеялись, показывая всем,

какие они храбрые и весёлые.

О, если они были чуть поскромнее,

не так беззастенчиво

показывали своё превосходство!

Как только я увидел их,

откуда ни возьмись,

появился и взорвался в моей голове

холодный обречённый,

но очень яростный огонь,

и кто-то внутри меня —

не иначе как сам дьявол, конечно! —

утробно и страшно захохотал.

Наверное, так панфиловцы

бросались под танки…

"Брат, памагы!" —

да, я решил за них контрольные,

но решил их задачи так,

чтобы не оставить

этим «танцорам диско»

никаких шансов

даже на несчастные "тройки"!

И через пару дней

с великим наслаждением

увидел у списка с оценками

их расстроенные лица.

Им очень хотелось тогда

изрядно поколотить меня,

они прыгали вокруг скамейки,

как будто два злобных павиана,

ругаясь вполголоса и брызжа слюной,

но тут, на великое счастье моё,

из института вышла компания

знакомых ребят-чеченцев,

и незадачливые футболисты

как-то очень резко ретировались.

"Что случилось?" — спросили меня,

и я с невероятным облегчением

под общий дикий хохот

рассказал всю эту историю,

потом ещё раз, и ещё,

и вскоре она превратилась в легенду,

которую однажды

рассказали и мне самому...

Хотел было я признаться в том,

что истинный герой этой истории — это я,

но как-то поскромничал.

Да и нечем было гордиться,

честно говоря...

Что ещё добавить?

Через пару месяцев попал я

на футбольный матч СКА

и увидел на поле Оганесяна,

правда, какого из братьев,

так и не разглядел издали.

Как вам сказать...

Совесть моя немного успокоилась.

До Марадоны Оганесяну

было, конечно, ещё ой как далеко,

но в бутсах, с мячом

посреди грязного поля,

он смотрелся явно на своём месте.