Коррупция Rating 0/10

Рубрика: Без рубрики | Автор: Струков Эдуард | 14:12:07 29.08.2021
0
0



А помнит ли кто-нибудь из вас,

каков он на цвет и на запах,

тот самый деревенский дёготь?

Детство Степанова в семидесятых

накаталось-наездилось на телегах

по тихим лесным дорогам,

он до сих пор помнил едкий запах коня,

видел не раз, как дед мазал ступицы телеги

чем-то чёрным, пахучим и вязким.


Коррупция тоже похожа на дёготь,

она обильно и густо смазывает

ходовую часть той самой телеги,

на которой когда-то ехал великий Пушкин,

а теперь неведомо куда трясёмся и мы с вами,

прекрасно понимая, что без дёгтя

телеге нашей наступит полный кирдык.


Дед Степанова ублажал землемера,

отец поил партийное начальство,

коллеги и знакомые то и дело несут дары —

коньяк врачу, конфеты педагогу,

купюру инспектору, торт кадровичке,

духи начальнице, откат начальнику…

Степанов тоже начал заносить подарки

ещё в наивные совковые времена,

скудные, блеклые и авральные,

поскольку выбрал себе по велению души

беспринципную профессию «толкача»,

то бишь посланца, ускоряющего события,

говоря по-нынешнему, «решалы».


Возил нужным людям дальневосточные деликатесы,

менял их рубли на доллары по смешному курсу

(была такая разновидность московской взятки),

оставлял тяжёлые пакеты с дарами природы

в привокзальных камерах хранения…

Господи, чего только не сделаешь ради того,

чтобы родной завод в очередной раз не сорвал план!

Работать с плохими людьми было неприятно,

но Степанову чаще попадались люди хорошие,

лёгкое общение с которыми оставляло в душе

неизгладимый тёплый след,

приятную душевную память.


Тепло вспоминал он своего московского куратора

Алексея Ивановича Калмыкова,

завзятого курильщика с барственными замашками,

восседавшего в большом кабинете на Маяковке,

в том самом огромном сером здании 

за спиной многострадального поэта,

где за вывеской кинотеатра «Москва» 

таилось самое секретное в мире

министерство оборонной промышленности СССР.


Прямо за этим зданием с незаметными подъездами,

невидимыми обычному глазу прохожего,

в неброском московском переулочке была контора,

занимавшаяся снабжением министерства,

все знали её главную достопримечательность — —

из окон, выходивших во двор, был виден подъезд,

в котором жила знаменитая Алла Пугачёва,

чья личная жизнь ежедневно обсуждалась

досужими тётками в серых шалях,

выписывавшими ходокам наряды

с такими тяжёлыми вздохами,

что становилось прям неудобно —

ходите тут, ноете, что-то просите,

отрываете людей попусту от дела.

Но стоило вынуть из портфеля баночку красной икры,

как злобные министерские тётеньки преображались

чудесным образом в добрых волшебных фей,

чарующе добрых и чутких к твоему горю.


Один старый снабженец учил когда-то Степанова

необходимым тонкостям их профессии:

— Ты должен войти и с порога

сразу же выдать комплимент,

чем слащавей, тем лучше, не бойся переборщить,

запомни, парень — лести много не бывает…

Снабженец и вправду был невероятно хорош в деле,

входя в кабинет к даме, негромко вскрикивал «Ах!»,

театрально закрывал шляпой глаза

и произносил с лёгким придыханием:

— Господи, что это? Какая ослепительная красота!

Как Вы прекрасны сегодня, Елизавета Станиславовна!

Впрочем, Вы всегда чудесно хороши, я грежу Вами,

Только Вы одна вечно волнуете мою кровь…


И толстенная московская бабища-чиновница,

прозванная в народе «Лизкой Бешеной»,

вставала ему навстречу, рдея, стеная и подхихикивая,

а он уже суетился, плотно закрывал дверь,

доставая из «дипломата» нечто,

вызывавшее её стоны и восхищённые возгласы:

— Елизавета Станиславовна, я помню, Вы просили…


Вообще в кабинетной Москве мало кто работал —

делили наборы, интриговали, часто курили,

перепечатывали выкройки из «Бурда моден»,

обсуждали свежие сплетни, новинки кинопроката —

до работы ли тут было?

Народ всерьёз трудился в провинции.


Степанов прекрасно помнил одного дядечку,

директора подмосковного завода

по производству синтетических ремней,

тот был сед, носил на костюме кучу орденских планок

считался в городе весьма уважаемым человеком.

А тут на его пороге возник юный пришелец издалека,

симпатичный парнишка с лёгкой одержимостью

в чистых растерянных глазёнках,

с просьбой «отпустить» десяток ремней (да хоть один!).

Из большой сетчатой авоськи,

которую Степанов стыдливо прятал за спиной,

что-то воняло и капало.


Тогда жили в странном государстве,

где всё распределялось сверху, из Москвы,

завод не имел права продать соседу

даже несчастный подшипник или кусок оргстекла,

поэтому все предприятия тайно менялись —

Степанов списывал через цех подшипники,

которые он отдавал коллеге в обмен на оргстекло,

а коллега точно так же списывал оргстекло у себя.


Жившие и работавшие в Стране Великих Иллюзий,

они постоянно что-то перевыполняли,

но видели вокруг тотальный дефицит.

Им говорили о стабильном росте доходов,

но купить на эти доходы всё равно было нечего,

уверяли с трибун в том, что будущее прекрасно,

но при этом открывали всё новые и новые комбинаты,

загрязнявшие воздух, землю и воду,

и при этом зачем-то строили жилые кварталы

непременно под выбросами заводских труб…


Поэтому разговор про ремни получился коротким.

— Не имеем возможности! Только через Москву! —

буркнул Степанову в ответ занятой дядя,

руша все его наивные надежды 

на то, что он, Степанов, такой пробивной и везучий,

приедет домой из первой своей дальней командировки

вовсе не с пустыми руками,

утрёт всем недоверчивым нос,

начальство оценит его труд, выплатит премию,

а может, даже поставит в очередь на жильё —

выдаст ордер на комнату в малосемейном общежитии.


Тут стало Степанову совсем плохо,

поскольку вернуться назад лузером,

как сейчас принято говорить, 

было просто никак невозможно,

он раскис, потерялся, что-то просительно залепетал,

лихорадочно прикидывая варианты,

прикидывая высоту забора, видимого из окон…

И он вспомнил о рыбе, которую всучил ему механик,

загадавший загадку с этими чёртовыми ремнями.


Огромная солёная кета провоняла его гардероб,

она умудрилась просочиться

через старый полиэтиленовый пакет,

закапала сумку, а в сумке все степановские вещи,

и уже не надеясь на удачу, Степанов решил хотя бы

избавиться от проклятой рыбины раз и навсегда,

не везти же было эту пакость обратно домой.

Легко и красиво делать людям подношения

он до этой самой поры не умел,

страшно стыдился быть осрамленным прилюдно,

но желание сбагрить надоевший до чёртиков хвост

пересилило в этот момент все его страхи.


— Забыл! Вот, Вам тут гостинец передали… —

Степанов заметался по незнакомому кабинету,

пытаясь куда-то пристроить свою авоську,

и тут директор приподнялся,

покраснел и заревел басом:

— Как ты смеешь, мерзавец, мне…

Ветерану! Фронтовику! Депутату! Орденоносцу!

Да как тебе только в голову такая дрянь пришла?

Да что ты мечешься тут, как карась недожаренный?!

В шкаф положи… Слева… Вот и всё. Сядь уже!


Через несколько минут директор объяснил Степанову,

что реализовать ремни без фондов он не может,

но зато может продавать некондиционную продукцию.

Та совсем неплохая, просто с мелкими огрехами,

за которые нормальный ремень выбраковывается —

то смазали штампик, то наискось закрепили — брак.

Ещё через полчаса Степанову вынесли на вахту

здоровенный мешок с теми самыми ремнями —

жадность так обуяла его, что он купил их целую сотню.

Надо было видеть глаза того самого механика,

которому Степанов привёз через неделю это счастье…


Больше рыбу Степанов никогда никуда не возил, —

хотелось бы так сказать, но это было бы неправдой.

Возил — по просьбе одной московской профессорши,

писавшей в далёком девяносто восьмом докторскую

его незабвенному шефу Семену Дмитриевичу,

дама имела утончённую натуру, писала стихи,

на которые местный художник в их Мухосранске

сотворил живописное полотно — два на три метра.

Сам маэстро лично божился потом Степанову,

что нахальная москвичка увлеклась сбором трофеев

(о, это было любимым занятием всех москвичей!)

и картину банально у художника выцыганила,

хотя Степанов сильно подозревал,

что провинциальный мэтр сам впарил картину

с тайным расчётом попиариться в столицах.


В конце девяностых все словно сошли с ума,

за деньги покупалось всё — титулы, ордена и звания,

каждый уважающий себя директор держал на столе

диплом о том, что именно его предприятие входит

в сотню лучших по России, а может, и в мире вообще.

Это был апогей цинизма и мракобесия — на защите

Семён Дмитриевич даже не смог публично прочесть

«выжимку» из своей пресловутой докторской,

которую защищал уже через год после кандидатской —

диссертант явно не владел терминологией…


Отвезти после защиты шедевр живописи в Москву

вместе со спешно купленной на рынке рыбой

доверили, как водится, специалисту — Степанову,

на контроле в аэропорту его задержали чекисты,

приняв за грабителя музеев, распаковали картину,

прослезились и задали ему логичный вопрос:

«Что это? Закат над городской помойкой?

Какого хрена это всё надо везти в столицу?»

Степанов развёл руками — что поделаешь, работа.


Но злоключения его на этом не закончились.

В салоне он наподдал картиной старшему прапорщику,

растопырившемуся было каракатицей в проходе,

и только на обратном пути с ужасом понял,

что никакой это вовсе не старший прапорщик,

а известный человек, сам генерал-полковник Гольбах,

тогдашний главный пограничник Дальнего Востока.

Пришлось Степанову долго и униженно извиняться…


В Домодедово шёл дождь,

Степанова, конечно, никто не встречал.

Пришлось, на ночь глядя, с картиной и рыбой

переться через всю Москву куда-то на Сокол,

долго искать пешком дом и квартиру,

объяснять через дверь родственникам поэтессы,

кто он такой, откуда и зачем привёз им под утро

весь этот странносочетаемый набор…


…Проклятая коррупция!

Жить без неё невозможно —

она открывает любые двери,

двигает социальные лифты и экономику,

кормит московских профессоров и поэтесс,

продвигает провинциальных жуликов и художников,

она — масло в нашем старом автомобиле,

бензин в его бензобаке, как нам без неё?

Как мы сможем без неё творить

все эти простые ежедневные чудеса —

врач сегодня не принимает,

но вы знаете заветные слова или имеете лайфхак,

вуаля — вы взломали Систему, вы победили её!


Обогнать, успеть впереди всех, урвать,

вызнать тайный пароль и победить —

вот он, удел нынешнего нетерпеливого времени,

оно больше не приемлет целомудренных ожиданий,

оно заставляет влезать в кредиты,

брать всё от жизни сейчас, сегодня, немедленно —

айфон детёнышу, сладкую жизнь себе,

социальную значимость или хотя бы её имитацию…


Привычная деталь пейзажа любого общества,

коррупция всегда была, есть и будет.

Даже в свой последний час

мы пытаемся договориться с неумолимой Смертью,

мы готовы подкупить любого,

мы хитрим, укрываемся под маской,

бежим на другой конец света,

мы хотим выжить любой ценой —

но мог ли Степанов кого-то осуждать за это желание?


Буду рад критическим комментариям

Люблю экспромты под своими текстами

Комментарии 3

Зарегистрируйтесь или войдите, чтобы оставить комментарий.

  • Тищенко Михаил , 01:08:32 31.08.2021

    Эд,

    Очень интересно, но центрального действия как такового нет... 

    Таким образом нарратив воспринимается как часть большей формы, он, мне кажется, без остальных частей кажется незаконченным.

  • Струков Эдуард , 05:39:13 31.08.2021
    • Тищенко Михаил , 01:08:32 31.08.2021

      Эд,

      Очень интересно, но центрального действия как такового нет... 

      Таким образом нарратив…

    В точку. Написано давно, лежало, лежало - просто захотелось вставить куда-то в общий "кондуит", там смотрится вполне к месту, совершенно согласен. Тема "толкачей" того времени - как без неё... )) 

    Есть ещё пара таких же странных историй, например, баллада о малиновом пиджаке, она о том, как ГГ однажды воочию лицезрел Черномырдина, Лужкова и прочих бонз. Если интересно, буду выкладывать. ))

  • Тищенко Михаил , 09:24:23 01.09.2021
    • Струков Эдуард , 05:39:13 31.08.2021

      В точку. Написано давно, лежало, лежало - просто захотелось вставить…

    Конечно, интересно)