О дядя Боре, премьер-министре и малиновом пиджаке 10/10

Летом девяносто шестого, нежданно-негаданно,

Степанов в одночасье стал членом Российского союза

промышленников и предпринимателей,

и не просто каким-то там рядовым членом,

а целым заместителем председателя

регионального отделения РСПП сразу.

За минуту до этого странного виража судьбы

Степанов со своим напарником по командировке,

начальником торгового отдела Жмаковым,

удивительно напоминавшим портретного Ленина,

неприлично отъевшегося на буржуйских харчах,

мирно пил пиво в номере гостиницы "Россия",

отдыхая после очередной поездки в Перово,

куда их неуёмный директор Семен Дмитриевич Шпак

откомандировал Степанова и Жмакова ещё неделю назад.

Степановский шеф отправил дочек в Израиль,

намереваясь когда-нибудь туда смыться,

дочки хотели жить красиво и требовали денег,

их продуманная бабушка частенько приходила

в торговый отдел, чтоб позвонить внучкам,

переговоры ни о чём растягивались надолго,

что разоряло и без того на ладан дышаший завод,

Семен Дмитриевич прибегал в торговый отдел,

умоляя больше не давать его маме звонить,

но кто бы в здравом уме решился влезать

в отношения еврейской мамы с её сыном?

Поскольку мыть на старости лет посуду в кафе,

обосновавшись где-нибудь в Беер-Шеве,

Семен Дмитриевич совсем не собирался,

то он неустанно искал, где бы и как поживиться,

при этом совершенно не брезгуя ничем на свете.

Идеи обогащения настигали его когда угодно,

он мог позвонить Степанову далеко за полночь,

возбуждённо рассказывая о новом прожекте —

Степанов молча страдал, стоя у телефона

(слушая сидя и лёжа, он быстро засыпал),

вставляя равномерно свои "угу" и "ага",

а наутро вылетал куда-нибудь к чёртовой бабушке,

чтобы реализовать очередную гениальную схему,

придуманную его генеральным директором.

Вот и сейчас он примчался в Москву не просто так,

для отбора товара их с коллегой ждал сам дядя Боря,

эмигрант, проживший в Штатах двадцать лет, вернувшийся

и сколотивший в Москве империю секонд-хэнда,

располагавшуюся где-то глубоко в промзоне Перова.

"Император" был удивительно схож лицом и возрастом

со знаменитым режиссёром Дмитрием Астраханом,

позже Степанов имел полную возможность присмотреться

к американцу — амбициозный, коварный и самолюбивый,

Дядя Боря размечтался захватить Дальний Восток,

Семен Дмитриевич обещал ему свою поддержку,

прислал помощников отобрать первую партию товара,

но ни Степанов, ни Жмаков совсем не спешили

заниматься сортировкой секонд-хэндового хлама,

прекрасно понимая полную бесперспективность

предстоящей сделки по одной простой причине —

Дальний Восток был завален китайским ширпотребом.

Но спорить с хитроумным дядей Борей было опасно,

тот назубцевался в Америке и насаждал демократию

в России тамошними методами, не слушая возражений,

Семен Дмитриевич предвкушал наживу и отмахивался,

поэтому Степанов и Жмаков решили пока не спешить,

прекрасно понимая, что отправленный ими секонд-хэнд

мёртвым грузом ляжет на прилавках их Мухосранска,

дядя Боря вскоре станет требовать оплаты, а её не будет —

Семен Дмитриевич ещё никому никогда не платил в срок,

шеф будет кричать, топать ногами и брызгать слюной:

"Вы опять подставили меня! Зачем вы это всё навезли?"

дядя Боря станет нервничать и нехорошо ругаться —

нет, такое Степанов с Жмаковым проходили уже не раз.

Судьба свела их не так давно, Степанов приехал из Амурска,

Жмаков служил срочную на погранзаставе в Нижне-Ленинском,

из любовно-карьерных соображений "заделал ляльку"

легкомысленной дочери третьего секретаря райкома КПСС,

потом партия развалилась, Жмаков где-то проторговался,

тесть пристроил невезучего зятя к Семену Дмитриевичу —

тот собирал пылесосом всех, за кого только ни просили,

к счастью, никто из них надолго на заводе не задерживался,

Жмаков стал исключением, всерьёз занялся торговлей,

он вообще был толковый и приятный в общении человек,

улыбчивый, светлый — портила его только распальцовка,

оставшаяся от бурного прошлого, и видимо, навсегда.

Они прекрасно дополняли друг друга в повседневной работе.

Чистоплюй Степанов был скорее стратег, нежели тактик,

Жмаков не чурался никакой работы, зато стратегом не был,

шастал налево, любил вкусно кушать и радовался жизни —

Степанов, вечно чем-то недовольный, жаждал большего,

работать умел, но не любил — Жмаков сиял, круглосуточно

гоняя на своей старенькой "японке" от магазина к магазину.

Приехав к дяде Боре и осознав весь масштаб кошмара,

они переглянулись и сообща решили с отгрузкой не спешить —

брать на себя такую задачу, как секонд-хэнд, было стрёмно,

ишак или султан, тут что-то явно должно было случиться,

требовалось просто любой ценой тянуть время — вот и всё.

Звонок в номере заставил сердце Степанова ёкнуть,

он ожидал услышать вопли шефа, но ему повезло —

его отыскал знакомый чиновник из аппарата губернатора,

"хозяин" дал указание им принять участие в съезде РСПП,

который будет происходить завтра в Колонном зале Дома союзов,

на родине опять что-то пропустили или недосмотрели,

а больше никого из региона в Москве не оказалось,

теперь от них обоих требовалось немедленно отыскать Союз,

который располагался в особняке неподалёку от "России",

объявиться там и получить все необходимые документы.

Степанов срочно кинулся по магазинам искать себе костюм,

кое-как нашёл летний, горчичного цвета, в клеточку,

на лацкане было вышито цветастое "Palm Beach Yacht Club" —

как Степанов понял потом, костюм был клубный,

в таких на партийные съезды ходить не полагалось,

выглядел он среди делегатов как гангстер Аль Капоне,

а вот Жмаков — тот, не смущаясь, достал из чемодана

костюм малинового цвета с золотыми пуговицами,

тот самый непременный аксессуар русского бандита,

любовно разгладил ладонью и довольно улыбнулся.

Степанов внутренне содрогнулся, но хлебнул пива и выстоял,

он был сторонником "прайвеси" и уважал право на самоопределение.

На следующее утро они притопали на Охотный ряд,

влились в поток пресловутых "красных директоров" —

если Степанов видом как-то ещё сходил за нормального,

то от Жмакова шарахались, как будто от зачумлённого,

потный Ленин в малиновом пиджаке всех ошарашивал,

пришлось поскорее проникнуть в зал и там затаиться.

Когда начали избирать президиум, Степанов опешил —

звучали имена, знакомые ему из газет и телепередач,

на сцену выходили Черномырдин, Лужков, Сосковец,

там собрался почти весь кабинет министров страны.

На удивление чётко и понятно говорил премьер-министр,

которого с экрана представляли косноязычным и тупым,

позже Степанов узнал, что всё это делалось специально.

Выступал Лужков — злой, энергичный и заводной мужик,

человек мелкого роста и заоблачных высот самомнения,

за ним Аркадий Иваныч Вольский, знакомый Степанову —

вчера они ворвались в особняк на Старой площади,

он принял их сам, попенял на забывчивость губернатора,

рассказал пару анекдотов — Вольский вырос в детдоме,

мечтал стать кинооператором, обожал фантастику,

но стал влиятельным политиком первого эшелона,

Степанов запомнил его байку про напутствие мастера,

наставлявшего юного Аркашу на заводе "Серпе и Молот":

"Аркадий, слово не воробей, поймают — и вылетишь!"

В перерыве взъерошенный Жмаков помчался в буфет,

там подавали бутерброды с икрой, чай и коньяк пяти сортов,

и не какой-нибудь там буржуйский "Courvoisier",

а наши, советские — "Ахтамар", "Юбилейный" и прочие,

давно забытые — Степанов понял, что шанса попробовать

эти дивные напитки у него может не быть больше никогда.

Жмаков развил бурную деятельность у прилавка с едой,

он весело кричал официанту на весь зал: "Братан! Налей!"

при виде его яркого пиджака и бычьей шеи с "гимнастом",

висящим на толстой золотой цепи размерами с собачью,

"красные директора" расступались, нервозно повизгивая.

Степанов томно фланировал по драпированным коридорам,

его почему-то принимали за иностранного журналиста,

видимо, сыграл свою роль импозантный лёгкий костюм,

он умудрился посетить туалет вместе с Черномырдиным

и теперь был причастен к истории своей Родины до конца,

чувства переполняли его, "Ахтамар" вливался с упоением,

но весь праздник испортил Жмаков, который на регистрации

зачем-то записался в выступающие, возмездие наступало,

Жмакова уже объявили, допустить скандал Степанов не мог,

поэтому предложил коллеге удалиться по-английски.

Они брели через Красную площадь под жарким солнцем —

сюрреалистичный пьяненький Ленин в малиновом пиджаке

что-то яростно доказывал своему задумчивому спутнику,

возле Мавзолея "двойники" приняли Жмакова за конкурента

и даже хотели слегка побить, пришлось перейти на бег трусцой,

Васильевский спуск вывел их прямо к гостинице "Россия",

но подыматься в номер не хотелось, там снова ждал телефон,

дядя Боря, дядя Сеня, секонд-хэнд, проблемы, заботы...

Они спустились к набережной, уселись с пивом на лавочку —

если бы кто-то сказал им тогда, что через двадцать лет

не будет ни гостиницы, ни Вольского, ни Черномырдина,

ни "красных директоров", ни малиновых пиджаков —

кто бы в это смог тогда поверить?

История с секонд-хэндом закончилась для Степанова ещё не скоро.

Приехавший Семён Дмитриевич и дядя Боря ударили наконец по рукам —

хитрый американец предложил отгрузить в довесок к тряпкам

24-хфутовый контейнер восхитительной белорусской сгущенки,

это был прекрасный ходовой товар, Семён Дмитриевич клюнул,

секонд-хэндовское шмотьё в пять минут загрузили и отправили,

но на заводе, когда контейнер пришёл, поднялся шум и крик,

директор немедленно свалил всё на Степанова, пришлось вывезти

всё это разномастное барахло в спешно арендованный магазин,

давать объявления, пытаться пристроить товар по деревням,

Степанов плюнул, разозлился и отправил всё обратно в Москву.

Дядя Боря пришёл в страшную ярость, потребовал крови,

Семён Дмитриевич немедленно выдал ему Степанова головой,

тот две недели безропотно сортировал проклятый контейнер,

находя редкое удовольствие в простом физическом труде,

не обошлось без недостачи, но дядя Боря прекрасно понимал,

откуда дул ветер — да и взять со Степанова было нечего,

за две недели дядя Боря понял, что тот лицо подневольное,

вытащил его директора в Москву и потребовал покрыть убытки,

пришлось припёртому Семёну Дмитриевичу раскошеливаться.

Трещина, давно пробежавшая между директором и его замом,

стала расти не по дням, а по часам — дела пошли совсем плохо,

Жмаков уволился, выкупил три точки и стал торговать сам —

Степанова ежедневная битва торгашей за копейку не привлекала.

Он чувствовал себя никчёмным, выброшенным на обочину жизни,

времена менялись, наступала цифровая эра, надо было срочно учиться,

но Семён Дмитриевич набивал карман так откровенно и бессовестно,

что однажды Степанов не выдержал, рассвирепел, и в подпитии

переломал все стулья в кабинете своего потрясённого директора —

а через месяц его пригласили на смотрины к новому хозяину,

бывшему военному, Степанов с головой ушёл в продажи,

впервые сел за компьютер и однажды проник в Интернет...

И больше никогда и ничего не слышал о дяде Боре.