Валенки 10/10

Унылый пейзаж дальневосточных болот

быстро приедается искушённому взору —

чёрные выгоревшие мари, рыжие сопочки,

низкорослые чахлые деревца,

тусклые свинцовые пятна мелких озёр —

Степанов с детства привык к этому,

малая родина не баловала красотами,

весной багульник, летом саранки,

осенью наводнения и нерест кеты —

вот вам и все радости местной жизни.

Получив наконец-то желанный диплом,

он устроился по направлению на завод,

штамповавший оружейные патроны.

Ему невероятно повезло, должностей не было,

его взяли инженером в отдел снабжения

взамен ушедшей в декрет женщины,

Степанов занимался спецодеждой, спецобувью,

хозяйственными товарами, тканями и войлоком,

даже типографскими заказами на бланки,

ему подчинялась заведующая складом,

хитрющая мадам по имени Евдокия Степановна,

откровенно презиравшая нового инженера,

но в глаза лебезившая —

о ней шла слава наипервейшей "росомахи" завода,

которую она, собственно, чем-то и напоминала.

Что Степанов ни привозил, его ждала недостача,

ни одна его поездка за товаром на базу

ещё ни разу не увенчалась успехом,

каждое утро Евдокия Степановна со скорбным лицом

сообщала незадачливому снабженцу,

что кистей-филёнок не хватает,

а вот флейцы, те совсем пропали.

Степанов был в отчаянии — потери росли,

списывать их на цеха он ещё не научился,

без хороших знакомств такое не делалось,

коллеги наблюдали за ним с лёгким злорадством,

неискренне вздыхая и посмеиваясь за спиной.

Степанов понимал, что дело тут нечисто,

он сам пересчитывал товар на базе,

сам грузил его в машину и сам выгружал —

что-то здесь явно было не так, но что?

Тогда он был ещё наивен и верил людям, а зря...

Плохо было ещё то, что обо всех его недостачах

немедленно информировали начальника отдела,

который Степанова почему-то сразу невзлюбил —

когда тот устраивался на работу,

начальник был в командировке,

и назначение страшно задело его самолюбие.

То ли начальник хотел устроить кого-то своего,

то ли почувствовал в Степанове некую угрозу,

сказать точно было весьма трудно —

худощавый лысый человек по фамилии Лимберг

был непредсказуем, неконкретен и лжив,

за что на заводе его особо не жаловали.

Пока оборонное предприятие строилось,

в его кадровой политике царил бардак,

но выпуск нормальной товарной продукции

потребовал адекватного обеспечения сырьём,

а Лимберг и Евдокия Степановна

появились здесь ещё в те времена,

когда всё заводоуправление умещалось

в маленькой панельной двухэтажке,

саму стройку комплектовали отдельно,

потребности управления были минимальными —

бочка краски, баллон кислорода, пара уголков.

Постепенно случайные люди

перестали соответствовать тем должностям,

на которые их когда-то принимали.

Они уходили — со скандалами, с криками,

плодя интриги и устраивая саботаж.

Лимберга ненавидели как раз именно за то,

что вместо честного труда в поте лица

начальник Степанова ловчил, врал и отговаривался.

А сейчас Степанов трясся в кабине ЗИЛ-130,

направляясь в Комсомольск-на-Амуре,

странный город, построенный в тридцатых годах

на берегу Амура отчаянными комсомольцами

в преддверии скорой войны с Японией —

там, на ближней окраине его,

в промзоне рядом со знаменитой Амурсталью

располагалась большая оптовая база,

на которой Степанов получал свои заказы.

Он вздохнул, потрогал большой пакет —

дамы с базы попросили его привезти

из тепличного совхоза огурцов и помидоров,

отношения постепенно налаживались,

Степанов знал — человеческий фактор прежде всего.

Его уже ждали, женщины обрадовались,

начальница поманила его в сторону и шепнула:

— Они пришли! Выписывай скорей!

Кто, кого — Степанов не раздумывал, дают-бери,

через десять минут он уже спешил к базе,

счастливый донельзя — ему выписали валенки,

которые он долго клянчил, целых двадцать пар,

на улице резко похолодало и навалило снегу,

у Степанова лежала на столе пачка заявок,

заводу требовалось пар триста, не меньше,

вопрос был на контроле у директора —

оказывается, вокруг царил тотальный дефицит,

Степанов на своей шкуре узнал теперь,

что это такое — в институте таким вещам не учили.

— Грузи осторожнее! — скомандовала кладовщица.

Степанов опешил — начальница за каким-то хреном

выписала ему какие-то бракованные унитазы

непонятной системы, с краниками в странных ме-стах,

он бережно перетаскал все десять обрешёток,

выставил их поближе к кабине, чтоб не прыгали.

Водила примерял валенки, напевая от удовольствия,

он был тот ещё жук, с вороватыми глазёнками,

Степанов кое-как отобрал у него полученное,

ЗИЛ взревел — они успевали вернуться засветло.

По дороге он проклинал себя за уступчивость,

вот ведь дурак, взял какую-то ломаную сантехнику,

кому она сто лет нужна, такая некомплектная,

Евдокия Степановна непременно откажется её принимать...

Потом успокоил себя — зато выпросит ещё валенок.

Всё довезли нормально, а наутро грянул скандал —

все добытые валенки, не дожидаясь выписки,

забрал со склада бывший замдиректора Ройба,

разжалованный за большие грехи в начальники цеха,

Лимберг подписал ему — они были старыми друзьями,

Евдокия Степановна, конечно, валенки выдала,

Степанов был в шоке, коллеги хихикали —

он чувствовал себя использованным презервативом,

решил устроить начальнику истерику,

но быстро скис и решил махнуть рукой,

что поделаешь — судьба,

кто он таков, простой инженеришка,

жизнь бекова — все имеют его, а ему некого...

"Опять надо искать валенки..." — закручинился Степанов.

— Где они? — страшным голосом заревел

на него с порога маленький человек в дублёнке,

седой, с чеканным лицом, ростом почти лилипут,

из-за плеча которого испуганно выглядывал Лимберг.

Степанов подскочил, вытянулся — он догадался,

что это не кто иной, как директор завода Авдеев:

— Так уже всё забрали...

— Кто забрал?! Когда? Кто посмел? Кто отдал?

Степанов ткнул пальцем в ненавистное лицо,

Лимберг побелел, директор развернулся к нему:

— Опять Ройбе отдал? Ты снова за своё? Ну, хватит!

Пиши заявление и завтра же уматывай с завода!

"Ни хрена себе! Вот тебе и валенки..." —

только и успел подумать Степанов,

как директор завода снова обернулся к нему:

— Привёз? Молодец! Почему сразу не доложил?

Такие вещи надо сразу мне докладывать, понял?

Ворьё! Они всё тащат, сволочи! Как фамилия?

Степанов? Отца твоего знаю. Давно работаешь?

Степанов не успевал отвечать, запинался.

В коридоре царила паника — в кои-то веки

сам директор явился в отдел снабжения,

разносит в пух и прах разгильдяя Лимберга!

Улучив момент, Степанов спросил директора:

— А может, я ещё достану? Давайте, съезжу!

Тот махнул перчаткой, отворачиваясь —

в дверях уже маячила Евдокия Степановна,

вытиравшая ладонью лоснившиеся жиром губы,

она что ни день жарила себе картошку на сале:

— Как же так, Евдокия? Не ожидал, не ожидал...

— Цело, цело всё, Иван Иннокентьевич, сейчас иду!

— Цело? Ну смотри, если врёшь! Ой, смотри!

Когда Степанов подошёл к складу,

двери его были широко раскрыты,

небольшая толпа в дублёнках переминалась там,

где он вчера выгрузил бракованную сантехнику,

начальство радостно хохотало и крякало,

поддавая ногами обрешётки с унитазами,

расталкивая народ, к нему подбежал директор:

— Ну, гер-рой! Ну, молодец! Два года ждали!..

А он р-р-раз, и привёз! Вот это парень...

Степанов догадался, что речь идёт не о валенках —

оказалось, вместе с ними он привёз на завод биде,

из-за этих сантехнических штучек уже два года

не могли сдать в эксплуатацию главный корпус,

вернее, сдали, но обязались обеспечить в срок,

который давно истёк, Лимберг вечно что-то лепетал,

на базе разводили руками: "Москва не даёт!"

а Степанову, тому просто повезло, вот и всё...

Но начальство думало по-своему, иначе —

вскоре Степанов стал начальником бюро,

начал ходить вместо Лимберга на планёрки,

потом тот ушёл переводом на завод,

который собирались строить в городе Зея.

Новый начальник Степанова, пожилой дядька, 

научивший его житейской мудрости,

воспитавший в нём руководителя, говорил так:

"Что за дурная жажда крови?

Никогда не спеши менять людей,

делай себе команду из того, что досталось,

воспитать коллектив, способный творить чудеса —

в этом вызов, в этом твоя главная задача, парень!"

Кстати, именно он преподал Степанову первый урок,

и касался тот именно злополучных валенок.

В один прекрасный день новый начальник

собрал все заявки на валенки, поступившие от цехов завода,

пригласил инженера по технике безопасности,

и тот через неделю вынес ошеломляющий вердикт —

валенки были положены только узкому кругу лиц,

и вышло таковых — не поверите! — два десятка!

Вот, а некоторые ругают Советскую власть,

которая была далеко не дура, между прочим,

всех и каждого валенками не баловала...

С Евдокией Степановной всё оказалось просто.

Степанов привозил товар поздно, оставлял до утра,

вечером хитрая кладовщица возвращалась с зятем,

открывала склад и брала себе всё, что вздумается —

просто из подлости — а утром возникала недостача…

Он поймал «росомаху» на горячем случайно —

засиделся как-то на работе допоздна, вот и всё.

Степанов не тронул её — дело своё она знала отменно.

Ну, само собой, кое-что притыривали водители,

через год Степанов заматерел, кое-чему научился,

обмануть его стало теперь весьма трудно,

иногда дело доходило до драки,

как-то раз разъярённый его неуступчивостью шофёр

"забыл" Степанова в кузове и вёз километров двадцать,

не давая тому спуститься в кабину — был январь,

но обозлённый Степанов повидал в жизни и не такое.

Ах, как горько этот шофёр сожалел потом о содеянном…

Кстати, именно в его кабине красовалась надпись

«Фонарные столбы никогда не нападают первыми»,

ставшая потом девизом Степанова на всю жизнь.

Добро должно быть с кулаками, безгрешных мало —

когда дело касалось воровства,

Степанов пускал в ход административный ресурс,

превращая за пару месяцев жизнь человека в ад.

Он практиковал системный подход, "жизнь по уставу",

методичность и неуклонность его действий

напоминали автомат по штамповке оружейных патронов —

Степанов не припоминал никого,

кто не сбежал бы с завода без оглядки,

попав под безжалостные челюсти

инструкций, распоряжений и приказов.

История про унитазы-биде со временем стала легендарной, 

удручало Степанова только одно —

какой-то идиот придумал, будто он выменял их на валенки.