Рождественский бульвар 10/10

Дневник, найденный в московской квартире при переезде

-1-

Я проживал в Москве на горстку рэ,

кулинарий московских завсегдатай,

когда судьба однажды в октябре

вошла в квартиру  дядькой бородатым.

Бардак мой пыльный быстро оглядев

и хохотнув на полк пустых бутылок,

раскатисто зевнул он, аки лев,

и начался наш долгий поединок.

Чего он только мне не предлагал –

работу денежную, женщин, положенье…

И на руке его сверкал опал,

меняя цвет от силы освещенья.

Был камень с детский рот величиной,

напоминая формой череп жёлтый,

и в сумерках казался то луной,

то головой смеющегося чёрта.

Его хозяин с шиком подъезжал

к моим дверям в последнем «Мерседесе»,

и падал вдруг у лампочек накал,

набрасывая тень на спинки кресел.

-2-

Я говорил, сердясь, мол, не пойму,

что за расчет ему со мной возиться,

что не люблю быть должным никому,

что мне милее книжные страницы.

Что … «Погоди, любезный!» - был ответ.

«Зачем искать в поступках смысл и принцип?

Скажу тебе, как мудрый сердцевед:

сомнения – тюрьма для юных принцев»

«Какой я принц! Богатств - одна душа …»

«Зато приятен внешне, элегантен.

Поверь, в Европе или СэШэА

такое стоит банковских гарантий».

«Есть одиноких женщин легион,

приятных, с положением…» - «Иди ты

куда подальше!» - «Ба, да ты смешон

в стремлении быть честно знаменитым!

Ты, может, гениальный музыкант?

Певец? Спортсмен? Ты обыватель русский,

мечтать да хвастать – вот и весь талант,

плюс – пить без меры, смысла и закуски».

-3-

Вскипал я тотчас: «Убирайся прочь!»

И уезжал мой гость с усмешкой хитрой

И «Мерседес» проглатывала ночь

небрежно, как сосед - свои поллитра.

Но время проходило, и опять

мы с Бородой усаживались в кресла,

опять он принимался сочинять,

соблазны вновь сверкали, словно блесны.

"Ну, хорошо, забудем, старина,

обиды и случайные раздоры.

Не хочешь сутенёрничать – не на…

Тогда дерзай и стань хотя бы вором.

Домушничать – оставим дуракам.

Ты будешь расфасовывать товары:

я научу, как с каждой сотни грамм

грамулечку себе брать, скажем, даром.

Не нравится? – Свой бизнес создавай!

Но знай, что в русском воре видят массы

собрата бизнесмена (каравай,

мол, оба режут мимо общей кассы)".

-4-

И вновь он уезжал ни с чем. А я

глядел в окно, где снег ложился ватой

и дворник, климат мира матеря,

по тротуару скрежетал лопатой.

Дни таяли. Сомнений хоровод

знобил, кружил вокруг особы гостя.

Сочилось в стёкла солнце. Словно мед,

его лизали ветки синих сосен.

И близоруко пыльное окно

напиток заоконный охраняло:

Москва - тысячелетнее вино,

разлитое по улицам–бокалам, -

казалось бы, ждала счастливцев - всех,

кто смело переходит Рубиконы,

кого венчает лаврами успех

и поклоненьем рабским – миллионы.

«Не может быть, что глупо пропаду

в болоте быта, если все дороги -

так говорил себе я, - в Рим ведут,

(конечно, если ты не из убогих)»

-5-

И снова в креслах мы... «Я вижу, ты,

любезный, из породы чистоплюев,

которых манят званья и посты

сильней, чем лень и сытые кастрюли.

Ну что ж, дерзай! Начальником большим

начнем карьеру на дрожжах провинций:

кого съедим, кого-то подсидим,

и въедем триумфатором в столицу.

И там взлетим высоко на толпой,

пропишемся с тобой в телеэкране,

объевшись подхалимством и икрой,

теряя счёт чинам, наградам, званьям.

И властвуя над миром и людьми,

красавиц выбирать ты станешь к ночи.

Что там Нероны, Сталин, Хошемин –

ты только предоставь мне полномочья,

и мы покажем миру!» - «Это - класс!

Сдаюсь тебе на милость... Но скажи же

чем мне платить?» - «Пустяк, всего лишь час

ты должен простоять в сортирной жиже».

-6-

«И всё?» - «И всё» - «Но где же страшный ад,

где холод, темень, пламя и жаровни?»

«Любезный мой, оставим детский сад

и реквизит острот антицерковных.

Ад современный, он вокруг тебя,

огня печей ужасней угли быта,

а пошлость, все изящное губя,

страшней, поверь мне, пыток знаменитых».

Взгляни, вокруг – иллюзии везде,

их продают и обольщают ими.

Москва сдана жестокой их орде,

как варварам, бесчинствующим в Риме.

Бояться ада тем, кто без гроша,

что покраснеть от робости для чёрта...» -

«Постой! Зачем мне нА уши лапша,

к тому же и посредственного сорта?

Ты обещал...» - «Не терпится тебе?

Ну что ж, давай, отбросим разговоры:

смелей шагай в мечту свою - за дверь

невзрачной, но магической уборной».

-7-

«Боишься?»... Я сомнамбулой вошел,

замок защелкнулся, из жерла унитаза

вдруг хлынуло, извергнуло рассол

отвратный, пузырящийся от газов.

Потухла лампочка, труба, начав рычать,

раздулась вдруг и, лопнув, развалилась,

и гальотиной шею сжал стульчак

скрутило отвращеньем в узел жилы.

Полубезумный, гадкий сам себе,

сознание теряя, конвульсивно

пытался я «Спасите!» прохрипеть,

искал, закрыв глаза, цепочку слива.

Не знаю, сколько времени прошло,

но я все жил, вдыхая смрад и слыша,

как душу мне пилил мой гость пилой

и складывал куски всё выше, выше...

Очнулся на полу я, на боку,

на кафеле под лампой галогенной,

всей кожей отдаваясь сквозняку

и наслаждаясь счастьем гигиены.

-8-

Весна котом, мурлыкая, ползет

в раскрытые навстречу солнцу фортки,

небесный, синий колокол зовёт

уплыть в любовь, качаясь в утлой лодке.

Бередят душу запахи костра,

сугробы, проседая, хмурят гребни,

стоят - с утра не выпиты - 100 грамм,

и верит в перспективу счастья дембель.

Все ярче дни и женские платки,

мужчины по пятам красавиц ходят,

блаженствуют вдвойне холостяки,

женатые мечтают о разводе.

По вечерам зима еще пуржит,

но дни уже на рай земной похожи,

сверкают взгляды быстро, как ножи,

которые хозяйка прячет в ножны.

В значенье тайном этих глаз - грабеж,

предательство, разврат или наркотик:

поверь на миг им только – пропадешь,

как жизнь неразрешённая в аборте.

-9-

В таком вот настроенье, бирюком,

сижу я в воскресенье возле окон,

глотаю чай холодный с молоком

и мучаюсь от зависти глубокой:

зачем и я сегодня не спешу

вслед за улыбкой, взглядом, ароматом,

зачем руки я женской не держу,

с друзьями не общаюсь нежным матом.

Как вдруг – звенит звонок. И Борода

улыбится, застыв в дверном проеме:

«Ну что, любезный, киснешь? Вновь беда

тебе радикулитом спину ломит?

Опять, несчастный, корчишься в углу

И давишься в слюнях воображенья,

нанизывая жадно на иглу

желаний – сериалы возражений?

А ну, бросай завидовать и ныть,

прокатимся скорей с тобой на праздник!

Пусть там мужской задор в тебе и прыть

эстетика и чувственность раздразнят».

-10-

«Скорее одевайся!» И - уже

мы едем в «Мерседесе». Обгоняем

поток машин и лиц. На вираже

звук хищных шин – мелодия рэгтайма.

Подъехали. Роскошный особняк,

швейцар стоит как воплощенье рока,

звучит оркестр, трепещет в небе флаг,

и мы идем по лестнице широкой.

Картье, Диор, Шанель, Жили… Пруды

зеркал и люстр, метродотель во фраке,

гудит пчелиный рой - мужские рты,

трепещут грациозно - женских маки.

Сплошные декольте: то грудь, то зад

(пардон, спина). Везде - сквозняк интриги.

На взглядах хищников (не бал, а – зоосад)

воспитанность, как тонкий листик фиги.

Названья вин рождает вмиг слюну,

и скромности своей врождённой верен,

я промолчу про зал и про меню,

где сходен с общепитом только термин.

-11-

«Любезный мой, чего ты так не смел?

Давай, дерзай да соблазняй красоток.

В судьбе помада - словно хрупкий мел

в руках крупье, и в проигрыше – кроткий.

Тебе я в миг любую подгребу

и утречком в постель подам вам кофе.

Но с женщиной - ты выберешь судьбу:

смотри, чтоб в кофе не было бы хлопьев.

Блондинку видишь в юбке Жетруа? -

Министра дочь, разведена недавно.

С ней рядом, с сигаретой и в боа,

актриса на излете краткой славы.

А вон, смотри - на шее бриллиант

каратов в тридцать… Это – Имяреков.

Жена - старуха. Рядом - яркий бант -

на голове у дочки (не калеки!).

Напротив мисс Россия. Ейный муж

большой чиновник от номенклатуры.

Певица рядом, втиснутая в плюш,

без жениха, красива и не дура».

-12-

«Ты слушаешь?» - «Вергилий, я устал

от твоего злословия и критик,

есть в женщинах сияющий накал

желания, что гибнет в лабиринте

словесном... И мне дорог этот свет!»...

Всю ночь я танцевал, острил, смеялся.

Скользил под каблуком моим паркет,

а кожа и шелка одежд - меж пальцев.

И делал мне напрасно Борода

глазами знаки. Ослепленный, смелый,

я позабыл, зачем я тут, меж дам,

красивых, умных, глупых и дебелых.

Настало утро. Где тот башмачок,

который в сказке Золушке достался?

Один в кровати я, как дурачок,

и кофе мой крест-накрест расплескался.

«Прощай, дебил! Я сделал все, что мог,

свидетель Бог (помянут будь не мною)".

И Борода шагнул за мой порог,

а я остался … с болью головною.