Памятные закладки. Часть вторая 0/10

Моцарт

Конферансье-пухляш и дирижёр
В одном лице, во фраке, как кузнечик,
С нашейной бабочкой, танцуя ножкой,
Нам объявил программу и взмахнул
Своею тростью, задержавшись в позе.
Потом кивнул и палочка запела.
Ей вслед – вздохнули юные скрипачки
И потянули длинные смычки,
Охаживая деки, словно тростью
Ученика учитель в давнем веке.
Затем виола говорила низко
С большой девицей, в меру конопатой,
Между колен поставившей её,
Вколовши в пол блестящим тонким шпилем.
Потом… потом широкая Нева,
Как море ширилась – и дальний мост
На ней лежал раскрытою браслеткой…
А там, на дальнем берегу блистал
Адмиралтейства золотой клинок.

Взбивает пену белый «метеор»,
И мчит, задрав свой острый подбородок,
К заливу Финскому…
                На трёх китах
Стоит дворец на каменных уступах;
В лазури облаков стада клубятся;
Под ним широкой лестницы уступы
И люди золотые по бокам,
И женщины, и греческие боги.
И Моцарт тут; в камзоле, в парике,
Петра владенья он обходит скромно.
Фонтан спадёт – поклонится ему
И вновь взметнёт свой венчик серебристый.
Самсон оставит льва на миг в покое,
Терзать закончив, и поднимет руку –
Ладонь наружу. Голову Персей,
Держа её за кудри золотые,
На постамент положит аккуратно.
А юная Венера ахнет вдруг
И в золото туники завернётся.
А фавн, свирель смиренно отложив
Пред гением, приехавшим из Вены,
Тому покажет два-три зуба жёлтых,
Лукаво рот в улыбке растянув.

А где-то в Лондоне

А где-то в Лондоне сейчас туман,
А может, морось, муть. Но на углу
Харчевенка «Кабанья Голова»
Гостей встречает шумом и камином.
Сидят солдаты короля, сложив
У ножек стульев шлемы, алебарды;
И женщина легко меж ними ходит –
И эль игриво пенится в стаканах,
Пулярку щиплет тощий офицер,
Трещат дрова, а за окном Вестминстер
Ударил в медь и в дымку обратился.

А там, в углу с отточенным пером,
Рукой в манжете – череп лысоватый
Подпёрши, пухл, длинноволос, сидит
Иной монарх – король драматургии.
И, как в кладовке платья бутафор,
Перебирает образы живые,
И в кружку с пивом погружает взор.

А нам Москва до колик надоела –
Жарой, ордой: какие короли!
И нет Шекспиру никакого дела
До нас на том – другом краю Земли.

ЧУдны дела Твои, Господи!

Деянья чудны, Господи, Твои!
Пожарский-князь и Минин, в чёрной бронзе,
Спасители Руси перед собором.
Над ними держит маковки свои
Пестроголовый низенький «Василий».
Приземистый, как, верно, «прототип»
Его – в Елохове-селе рождённый.
Тот что, гремя веригами, бродил
Босым в мороз, и прозван был Блаженным,
Что образ Богородицы разбил
Над аркою Варварской: адописной
Икона оказалась на поверку…
В Елохове же Пушкина крестили.
В громадную Елоховскую церковь
Меня носила, спеленав, прабабка
Тайком от всех – и, может быть, крестила,
И ей обязан я, тогда, сродством
С творителем гармонии волшебной.
Деянья чудны, Господи, Твои!

Рожденье, детство, отрочество, юность,
Взросление, уступчивая зрелость –
И старость, наконец – всё это, верно,
Мгновения, что память сохранила –
И вот они, как вещи в сундуке
Под нафталином; только иногда
Хозяюшка откроет крышку, сядет,
Переберёт – задумается: эту
Пора на свалку, эту – в церковь нищим,
А прочее пускай себе лежит:
Не просит хлеба; нет – да пригодится…
Сундук закроет, «ключницу» замкнёт,
И о тряпье на много лет забудет.