Каллиграфия 0/10

Каллиграфия

Моя Вселенная – горло в хитросплетённом венке,
стальное перо номер одиннадцать
с пятиконечною звёздочкой на черенке,
а оно то не вставится, то не вынется

в ручке с обглоданным тыльным концом,
свидетеле откровений присных и прочих,
чтобы в чернильном космосе вниз лицом
синей кляксой поставить жирную точку.

Кто был ребёнком хоть однажды в жизни,
тот временно бессмертен навсегда.
Ему в глаза слепая грязь не брызнет,
и громом не накроет глухота.

Но почему так тесно в паланкине?
И шестигранный почему печален парадиз?
Зачем здесь так темно, а не лазурно-сине?
И отчего завис материковый бриз?

Зачем Харону парус? Ветер умер.
Здесь нет мотора, паруса, весла.
Здесь космос онемел и облагоразумел,
и Мойра космос в хаос унесла.

Та Мойра, начинаясь школьной двойкой,
бессмертна намертво на милость лет…
И шаг её неслышный, быстрый, лёгкий
летит сильфидой на забытый свет.

*

Земля и небо здесь соединились.
И только в голосе Вселенная моя.
Ладья луны прощально накренилась
причалить к горизонту бытия.

Прильнуло небо всей шершавой грудью
к суглинку тёплому коричневой земли,
зелёное от страсти. Рукоблудью
не дам свободы, нет, и не вели!

Тёмно-зелёный блуз с коричневым вельветом
штанов, – какая проза в памяти гостит!
Упало небо тёплым ранним летом
в зелёную траву как поцелуй в горсти.

Как много радости, и как светлы слова!
Какое обещанье красоты и счастья!
Но радость описать едва-едва
возможно. А печаль – бери её хоть пястью,

греби, ведь, ты – Харон,
греби, греби веслом
по ламинарной Лете без порогов,
как будто не она, а ею ты ведом
без забытья, без сроков и уроков.

Кто был ребёнком в животе однажды, 

и кто рождённым был хоть раз дитём,
лишь тот отведал всуе этой жажды,
желанья жизни, от которой ждём

бессмертья, продолжения, внучат
для смысла, счастья и для красоты,
кто в нас и нами умозаключат,
чьи помыслы надёжны и чисты.

*

Но как же быть тому, кто не был зàчат?
Когда мы нравимся друг другу, нам лучат
ещё немые дети – что они нам значат,
и что мы значим им – дождём слезоточат.

«Но отчего так тесно в шестигранном гробе,
и почему темно?», я тихо говорю.
А мне она в ответ: «Я не была в утробе,
я, просто так, приснилась дударю.

Дуди, дуди, дударь, в свою земную дудку,
дуй в глину-окарину, глухота!
Ну, выдуй из Вселенной незабудку,
зачем тебе ещё у горла хрипота?»

И радость, и печаль не обмануть притворством,
хоть жми гашетку, гасни в диссонанс.
Хоть подавись блазнившим стихотворством,
или впадай навек в злой скомороший транс.

Офелия и Гамлет – был бы брак счастливым?
Я думаю, что нет. Но в этом ли вопрос?
Ладья луны на небе терпеливом
скользит по краю в свой апофеоз.

Комочек жизни, спи на четвереньках, 
придуман или всё же сотворён. 

Уже не различить. Тот звук уплыл, потренькав,
слезами счастья вдоволь напоён.

Упало небо невозможно сине,
шершавое в объятиях земных.
От школьного пера чернильное «в помине»
осталось жить в небесных позывных.

26.01.2016