Дюма в Азербайджане 10/10

Пухлый главнокомандующий иронично улыбался, глядя на то, как по полю сражения шла умирать за родину вражеская пехота. Его овеянная победами армия, как и всемирная слава её полководца, не давали никакого повода сомневаться в том, на чьей стороне будет «госпожа удача» и в этот раз.

«И слышно было до рассвета

Как ликовал француз…»

Писал о подобной ситуации великий русский поэт Лермонтов, чьё стихотворение «Бородино» успел заметить в ноябре 1836 Пушкин, и оно, уже после его смерти, но по его редакторскому распоряжению было опубликовано в журнале «Современник».

Но сейчас на дворе стоял 1858 год, а в поле зрения умудренного жизнью француза находилась армия «дикарей», какими привыкли считать их его соплеменники, в чём, вероятно, долгое время был заочно был убеждён и он сам: «Говорить парижанам о каком-нибудь татарском князе, значит говорить им о дикаре, наполовину закутанном в овчину или, лучше сказать, в две овчины, из коих одна составляет папаху, а другая бурку, о дикаре, объясняющемся на языке суровом, гортанном и непонятном, не имеющем понятия о нашей политике, литературе и цивилизации, и вооруженном саблями, кинжалами, шашками и пистолетами». Термином «кавказские татары» в ту пору европейцы снисходительно называли азербайджанцев.

Не «татарский князь», а юная женщина на тридцать лет моложе его возрастом, ханская дочь возглавляла противостоявшую французу азербайджанскую оборону. И прославленный француз ошибался. Не ей, а ему пришлось признавать поражение, когда ханская кавалерия кинжальным ударом рассекла его победоносную прежде армию…

Шах и мат! Так великий французский писатель Александр Дюма сдался не менее великой Натаван Хуршидбану, азербайджанской поэтессе и единственной наследнице последнего карабахского хана Мехти-гулу. Как и положено в таких случаях победительнице достались от именитого соперника памятные трофеи: изящный набор перламутровых шахмат, доставленный из Парижа, и маленький бюст Наполеона Бонапарта. Дюма отдал должную дань восхищения уму, красоте и талантам великой Натаван.

Дюма познакомился со вдовой Мехти-гулу хана (1763 – 1845) матерью Натаван и её мужем князем Хасаем Уцмиевым, возможно через господина Л.В. Пигулевского, и упоминает о знакомстве в трёхтомнике «Путешествие по Кавказу» следующим образом: «Одна из них была супругой, другая дочерью Мехти-гулу-хана, последнего хана Карабаха. Матери можно было дать лет 40, дочери же 20. Обе были в национальных одеяниях. Дочь была очаровательна в этом костюме, впрочем, больше богатом, чем грациозном».

Разумеется, господин Дюма не знал азербайджанского языка, но, к своему удивлению, обнаружил, что этот факт не является препятствием для общения с кавказскими «дикарями». Представители азербайджанской элиты замечательно изъяснялись на французском, как, например, супруг Натаван: «Князь Хасай Уцмиев… был мужчина лет 35, красивый, серьезный, говорящий по-французски как истый парижанин. Он был одет в прекрасный черный костюм, шитый золотом, и в грузинскую заостренную шапку; на боку у него висел кинжал с рукояткой из слоновой кости, в позолоченных ножнах. Признаюсь, что я вздрогнул, услышав его столь чистое и правильное французское произношение».

Автор многочисленных романов, в том числе «Граф Монте-Кристо», «Три мушкетёра» и «Королева Марго» Александр Дюма родился 24 июля 1802 года в семье кавалерийского генерала наполеоновской армии. Его бабушка была чернокожей рабыней с острова Гаити, поэтому Александр считался квартероном.

В колониальной Америке так называли человека, у которого один предок во втором поколении (дед или бабка) принадлежал к негроидной расе, то есть потомок мулатного и белого родителей. В настоящее время подобная терминология, основанная на количестве негритянской доли в генах, во многих регионах ассоциируется с эпохой расизма и считается отражением колониального менталитета. Кстати, русская дворянка, мать Александра Сергеевича Пушкина Наталья Осиповна тоже была квартеронкой. Её дед был привезён в Россию из Эфиопии, где он был крещён в православие (крёстный отец Пётр I) и получил чин генерал-аншефа. С 1995 года, однако, эфиопская версия его происхождения получила опровержение в пользу чадо-камерунской…

Когда Александру Дюма было три с половиной года, его отец умер, а семья оказалась в бедственном положении. У матери не было денег на обучение сына, поэтому юноша с детства много читал, занимаясь самообразованием. В двадцатилетнем возрасте молодой человек уезжает из родного городка Виллье-Котре в Париж, где благодаря друзьям отца получает должность в канцелярии дворца Пале-Рояле. Здесь он начинает работать над первыми пьесами. Так начинается его слава писателя.

Совершив путешествие в Азербайджан и представив его у себя на родине, Дюма фактически стал одним из первых послов доброй воли Азербайджана в Европе. За десять дней своего пребывания в Баку, Шемахе и Шеки (Нуха того времени) он успел увидеть наиболее известные достопримечательности, ознакомиться с интереснейшими традициями азербайджанского народа и познакомиться с ярчайшими представителями азербайджанской политической и культурной элиты. Повсюду в Азербайджане, как и на всем Кавказе, ему оказывали сердечное гостеприимство и угощали самыми изысканными блюдами национальной кухни!

Попытаемся и мы взглянуть на то, что запомнилось Александру Дюма в его путешествии по нашей стране…

«Когда ужин был закончен, наши экипажи были готовы. Мы собирались посмотреть знаменитые огни Баку. Огни Баку известны всему миру, но, естественно, немного меньше французам, народу, путешествующему менее других. Знаменитый храм Атешгях, где пылает вечный огонь, находится в 26 верстах от Баку. Этот вечный огонь поддерживается сырой нефтью.» (Газом, конечно, а не нефтью. Э.А.)

«Многие точки земли порождают нефть, но в таком изобилии она существует только в Баку и его окрестностях. Везде вокруг города, по всему побережью Каспийского моря вырыты колодцы глубиной от 3 до 20 м. Сквозь глинистый мергель, пропитанный нефтью, сотня из этих колодцев выделяет черную нефть, 15 – белую. Из них извлекается почти 100 тысяч центнеров нефти в год. Эта нефть отправляется в Персию, в Тифлис и в Астрахань».

«…Зороастр… – основатель или, точнее, преобразователь религии парсов. Он родился в Мидии, или в Азербайджане, или в Атропатене, по всей вероятности, при царствовании Гиштаспа, отца Дария Первого». Как неоднократный посетитель Храма огнепоклонников Атешгях в поселке Сураханы, чьи предки, вероятнее всего, тоже были поклонниками Зардушта, как здесь называют Зороастра, могу подтвердить, что видел упоминание имен Дюма и Менделеева среди посетителей Храма, об этом там и поныне повествует имеющаяся наглядная информация.

«По окончании священнодействия мы принялись осматривать внешние колодцы. Самый глубокий из них имеет около 60 футов глубины. Из него некогда черпали воду; правда, она была солоноватой. Однажды она вдруг исчезла. Чтобы узнать, что с ней сталось, в колодец бросили паклю: он мгновенно воспламенился и с тех пор больше не угасал. Одному было опасно над ним наклоняться: от испарений могла закружиться голова, а, потеряв голову, в свою очередь, ноги могли бы лишиться земли, и тогда быстро можно было бы оказаться горючим подземному огню. По этой причине колодец окружили парапетом. Остальные же колодцы приходятся вровень с землей; на их отверстия кладут решетку, а на эту решетку камни, которые менее чем за двенадцать часов превращаются в гипс».

«Накануне моего отбытия из Парижа Девим принес мне… штуцерный карабин и револьвер, разумеется, его собственного изготовления. Карабин я уже подарил князю Багратиону, а теперь представился удобный случай передать в надежные руки и револьвер. Я подарил его князю Хасаю Уцмиеву. Час спустя я получил от него записку, написанную на безупречнейшем французском, без единой ошибки. Вот ее содержание: Государь, вы обладаете слишком прекрасным оружием, чтобы я позволил себе добавить что-либо к вашей коллекции; но вот кошелек и два архалука, которые вас просит принять княгиня. Кошелек вышит самой княгиней».

«Что касается татарина (то есть, азербайджанца, Э.А.), – мы уже говорили о его типаже, – смешение с кавказскими племенами украсило его первоначальные черты… Татары изготовляют кинжалы с тончайшим лезвием, ножны с богатым украшением и такие же ружья с инкрустированной слоновой костью и серебром, за которые горский вельможа готов отдать четырех лошадей и двух жен. От татарина нет нужды требовать письменного обязательства, достаточно одного лишь его слова».

«Предметами торговли Баку являются шелк, ковры, сахар, шафран, персидские ткани и нефть… Торговля шелком весьма значительна, хотя и не может сравниться с нухинской (Шекинской – Э.А.). В Баку собирают от 5 до 6 тысяч фунтов шелка, который продается, в зависимости от качества, от 10 до 20 франков за фунт».

«Мы снова сели в барку, где нас ожидали гребцы, и продолжили наш путь к мысу Баилов. Ночь была тиха и очень темна. Несмотря на это спокойствие, в море поднялась небольшая зыбь, предвещавшая близость шторма. Эта зыбь только увеличила бы живописность зрелища; но нам следовало поторопиться, т.к., появившись раньше, чем мы его ожидали, ветер мог и вовсе нас лишить этого представления. Минуту мы искали место, где было замечено вскипание воды. Впрочем, его легко было найти, ориентируясь на запах нефти.»

«…Матрос взял в обе руки по пучку пакли, зажег их от фонаря… и бросил оба пучка за левый и за правый борт. Мгновенно море вокруг нас воспламенилось, и это на протяжении целой четверти версты. Наша лодка походила на лодку Харона, переправляющуюся через реку ада… Мы плавали буквально посреди пламени. К счастью, это пламя чудно-золотистого цвета было прозрачно, как пламя спирта, и мы едва ощущали его приятную теплоту… Море горело более или менее обширными островками… Это, безусловно, самое интересное и самое завораживающее зрелище, которое только можно было бы увидеть и которое, я думаю, нигде, кроме как в этом уголке мира, не встречается».

В Шемахе Дюма познакомился с азербайджанскими национальными танцами и обычаями, которые по обыкновению того времени ошибочно называли то «татарскими», то «персидскими»:

«Во время нашей прогулки по базару мы получили приглашение от богатого шемахинского татарина Махмуд-Бека: он звал нас на персидский ужин и на вечер с баядерками. Шемахинские баядерки еще сохранили прежнюю славу, и не только в Ширване, но и во всех регионах Кавказа… Нам давно уже говорили об этих красивых жрицах, исполняющих два служения одновременно… Баядерки – остаток владычества ханов. (Не забываем о том, что это рассуждения гостя. Э.А.) Они были придворными танцовщицами. К сожалению, как и парсов, баядерок осталось всего три: две женщины и один мальчик…»

«Мы явились к Махмуд-беку. Дом его – одно из самых очаровательных персидских зданий, какие я видал от Дербента до Тифлиса… Мы вошли в залу, убранную в восточном вкусе. Простые, но богатые украшения трудно описать пером. Все гости сидели на атласных подушках с золотистыми цветами, покрытых тюлевыми наволочками, что придавало самым ярким цветам чрезвычайную нежность. В глубине, во всю длину огромного окна, сидели три танцовщицы и пятеро музыкантов. Ясно, что для сопровождения такого традиционного танца нужна была особенная музыка…»

«…Оркестр состоял из барабана на железных ножках, похожего на исполинское яйцо, разрезанное пополам; бубна, имеющего сходство с нашим; флейты, похожей на древнюю тибицину; мандолины с металлическими струнами, на которых играют пером, и, наконец, чонгура на железной ножке, с шейкой, двигавшейся в левой руке, таким образом, что чонгур сам водил струнами по смычку, а не наоборот…»