Марина 10/10

Не с теми и не с этими – чужая,

как речь на непонятном языке,

как будто бы цыгане проезжали  –

и засветло умчались налегке:

поди узнай, кому и кем придётся,

а там ещё придётся ль ко двору.

И вот стоит – с печатью инородца –

чужою – на ветру и на миру.

Живи и пой, бросай слова на ветер.

А ветер их по свету разнесёт,

и в час, когда бледнеет на рассвете

её окна ночной янтарный мёд,

они взлетят, безудержны, как птицы,

ища другие ру'ки, стол и дом.

Но там, где ей дано остановиться,

её слова останутся  –

гнездом,

цыганской песней, женщиной забытой,

рябиной – в колокольных октябрях,

любовью – незаконною, открытой –

с  прилюдным расставанием  в дверях –

и первой  – той, с июльскою тетрадкой,

где зыблется морская колыбель

и прыгают и солоно, и сладко

на языке три слога:  Кок-те-бель.

И юным горделивым самозванством,

и верностью обетам и углам

чужим,

чужим непостоянствам,

где всякий стол и дом – и столп, и храм,

останутся;

и криком, и немотством,

и жалящим горящим янтарем,

и чужеством останутся, и сходством,

и девочкою в городе моём.