Письмо из Сибири 10/10

Письмо из Сибири

Александр Бочаров 55 


                "Неуютна, неприветная,
                Сторона ты моя, сторонушка,
                И забытая, не согретая,
                И ограбленная до донышка."

                Глава 1
               Письмо в стольный град, в Кремль, что напротив ГУМа

                Здравствуй, надежда моя Владимир Владимирович!
Пишу тебе письмо я, Мария Сродова, из села Вдовино, что стоит на правом берегу речки Пряха.
                Мы давно здесь живём, сызмальства. До войны на центральную усадьбу, в школу, возил меня батенька, а как на фронте сгинул, то я учёбу ту и забросила, так что грамоте шибко не обучена, не суди меня строго-настрого.
                Поначалу колоски, да свекОлку мороженную собирала на полЯх вместе с маменькой. А потОм сидела, нянчила братика Сёмушку, который народился через восемь месяцев опосля того, как на войну ушёл наш папенька.
                Мы бы с голоду сдохли, если бы не те зёрнышки, да не мамина работа за трудодни в нашем отделении колхоза.
                Закончилась война, я подросла, окрепла телом, налилась свежестью, устроилась дояркой на молочную ферму. В любую погоду: рано ли утром, зАтемно, в середине дня или вечером, - на дойку поспевала в аккурат, без всякого продыху.
                Молочко от моих коров всегда было ароматное, душистое, жирное. Бригадирша часто ставила меня в пример другим.
                Загулявшего скотника не раз прикрывала от начальства: выгребала навоз; кормила и коров, и бычков, и телят.
Так этот пьянчуга Федька, вместо благодарности, на том же сене меня по весне и снасильничал.
Серпом хотела отдубасить его, но он вывернулся.
                Понесла, забрюхатела, а в середине февраля родила девочку. На первых порах маменька помогала мне  пеленать, купать; временами нянчилась, как я раньше с Сёмушкой.

                От тяжёлой работы надорвАлась, спина и пальцы скрючились, на ногах вены вздулись. Появилась одышка, сухость и першение в горле, ломота суставная выворачивает наизнанку. От жуткой боли и душевной тоски  всю насквозь простреливает. 
                Ты, милок, определил бы меня куда-нибудь за мою пенсию, чтобы и тепло, и сухо было бы. И где крыша над головой не протекает, а то давненько она в моей избушке прохудилась, здесь же ещё папа жил с нами. 
                От болезней умерла мама, затем спился братец Сёмушка, а позже, от безысходности, в избушке удавилась моя доченька.
                В нашей глуши осталось пять развалившихся дворов, дорог нет, почтальон раз в месяц исправно привозит пенсию.
А на что она мне нужна, если я старая и нЕмощная, без зубов и без родственников.
Крупу кипятком заливаю, травы в кружечке завариваю.
                Шесть лет назад я писала нашему губернатору, но он или не ответил, или письмо где-то затерялось.
                Мне, милок, дворцов не надо...
До свидания.

  Мария Сродова из с. Вдовино, что у речки Пряха.

                Глава 2
                Счастье обошло стороной

                Мария Дмитриевна положила ручку, свернула письмо пополам и, опираясь на стол, медленно поднялась с табуретки. Аккуратно сняла очки из старой роговой оправы, а затем под ними - вторые, привязанные на бельевой резиночке.
                Белая косыночка сбилась на морщинистый лоб, под которым заискрились синие глаза, полные беспокойства и слабой надежды, в ожидании последних светлых, ещё не прожитых дней. Она поправила пуховый платок, прикрывающий худые, покатые плечи, машинально отряхнула подол фартука и шаркающей походкой засеменила  к печке, когда-то добротно сложенную отцом.

                Счастье обошло стороной, а может быть и заплуталось в сибирской глуши или в мелочах обычной, повседневной жизни.
Не дожила Мария до приветливого дня даже в старости.
                Умерла тихо и спокойно у окна избушки, глядя на ухабистую, разбитую дорогу, по которой когда-то молодой папа Митя возил Машу в школу.

                Дед Маклай схоронил соседку на погосте, среди разбросанных надгробий с оторванными звездочками, поваленными крестами и холмами, заросшими сорняком.
                Помянул добрым словом, выпил полчекушки припасённой водки и пошёл к берегу реки Пряха...


                Глава 3
                Дыра - дырее не бывает

                В забытую Богом сибирскую глушь пришла Пасха Христова дня. Золотистые лучи заигрались в многочисленных ручьях и в шумящих потоках. Солнце заискрилось светом, освещая не ухоженные поля, развалившиеся фермы и обшарпанные дома, насквозь продуваемые диким ветром.
                От земли повеяло ароматом душистых цветов с травами и могучей силой, и страстным желанием природы к продолжению жизни.
                Весна окутала землю дымкой из тепла и света; для появления новых ростков надо всего лишь бросить семя в благодатную, вспаханную и прогретую землю.

Где же пахари, где сеятели, да и где те люди из села Вдовино, способные сделать это?

                Иван - беспробудный  пьяница, Матвей - через день или через два - с похмелья, Силантий, дряхлый и нЕмощный, целыми днями лежит на скрипучем, ободранном диване.
Только один Маклай способен на что-то. Но много ли ему надо в его полные семьдесят пять лет?!

                Вот и все жители из заброшенной деревни Вдовино в сибирской дыре, дырее некуда, где нет ни вдов, ни мужей, ни жён; одни лишь  вдовцы и бобыли. 
Была одна мать-одиночка, Мария Сродова, но она умерла в Страстную неделю, перед Пасхой...

                Эпилог

                Около размытого оврага, у колдобин затерявшейся тропинки в сторону бывшей колхозной фермы, полуодичавшие, озверевшие псы неистово и злобно разрывали в клочья содранную шкуру чёрно-пёстрой коровы, случайно потерянную весельчаком и забулдыгой, заплутавшимся сборщиком вторсырья Макаром.
                Собаки то остервенело рычали, выпуская пену сквозь стиснутые клыки, то зауныло и тоскливо выли, поднимая морды вверх на луну, скользящую в дымке сумрачного неба...


                Иерусалим, Стена Плача
                10-12 апреля 2018 г.