В изгнании 10/10

1.

Ленив, как студень, Понт суровый,

А Истр стеклянный – как гранит.

И в лёд врезаются подковы,

Телега ободом скользит.

Назон перепелёнут в шкуры,

Как бабки русские в платки.

Пар из ноздрей его каурой;

И степи, степи, далеки…

Сармат в снегу да грек-возница,

Что истукан, на облуке…

И дикий конник, как куница,

На снежных холмах вдалеке.

2.

К тебе, Овидий, жалоба моя.

Не то чтоб был судьбой обижен я

Или, как ты, к косматым гуннам сослан,

С золой печной деля промёрзлый быт…

Но всё ж душа и у меня болит;

Брожу, как на чужбине, с миной постной.

Не Август мне заклятый новый враг

И не молчун, отступник малодушный.

Не замерзает ночью мой рысак,

Не истекает недруг кровью душной.

Не ранен я отравленной стрелой.

Живу, пока есть небо надо мной,

И облака бегут жемчужной цепью…

Пока пишу ещё свои стихи,

Перебирая ранние грехи

И удивляясь муз великолепью.

3.

Там рыба ходит подо льдом,

Как под прозрачным потолком:

Чернеют, вздрагивая, спины.

Безудержно вмерзает в льдины

Хрустальный остов корабля.

В снегу гранитная земля;

Простор для птиц необитаем.

Холмы волнятся пеленой:

И всадник вьётся горностаем,

Волну минуя за волной.

Ах, холод Скифии прибрежной!

Не так ты страшен лире нежной,

Как Рима ложное тепло,

Как лицемерия уставы,

Что тем мерзей, что не кровавы:

Души погибельное зло.

Там спит змея на ложе пышном…

А тут всё рядом, на виду.

Порой стрелу над ухом слышно;

Порой рука торчит во льду…

Порою варвар лижет вина,

Объём принявшие кувшина,

А под стеною крепостной,

Из двух десятков брёвен сбитой,

Проводит пленниц бечевой

Сарматский конник деловитый.

И день за днём, во сне пустом,

Спешат исчезнуть подо льдом.

4.

Писал поэт о дикой стороне.

Пора б чужбину воспевать и  мне.

Но не страну свирепых бессов, гетов,

Где коротко, не плодоносно лето,

Где вина – лёд, снега, как пелена:

Увязла в прошлом злая старина,

Ушла, как в ил сарматская телега...

Да и давно, давно не видел снега

Я между домиков в Москве моей

И белизной сверкающих полей –

Окрестностей Архангельского лунных

И бледных елей вдоль оград чугунных...

Но годы шли, приблизилась чужбина.

Корабль идёт к пустынным берегам.

Попутный ветер чаще дует в спину

И не даёт повиснуть парусам.

Увы, страна изгнания  всё ближе.

Ещё чуть-чуть – и я холмы увижу...

5.

Ребята! Близок мне Назон

Печальных дней живописаньем,

Когда из варварских времён

На нас он смотрит с состраданьем.

И сам, изгнанием томясь,

И опасаясь готов грубых,

Времён таинственную связь

Он держит, закусивши губы.

Стрела ль голубкой пролетит,

Пчелой сердитой не ужаля,

Вино ль язык оледенит

Прилипнув, как клинок из стали,

Бирема ль вздыбившись во льду,

В броню оденется литую, –

Везде я в памяти найду

Его прострочку золотую…

…И будет каяться Назон

Просить у «сильных» состраданья.

Ах, как тоской мне близок он

И красотой живописанья!