Маятник 10/10

    Служить в армии Вася не хотел. Абсолютно. И не собирался.  Благо, в восьмидесятые годы в Ленинграде военная кафедра, позволявшая избежать призыва в СА, отсутствовала только в двух из более, чем сорока ВУЗов. Но судьба распорядилась по-иному. Всё-таки, кому суждено быть повешенным... короче, загремел Вася на “срочку” в соответствии с правилом: “Если хочешь стать солдатом — обложи декана матом”.  Ему уже исполнилось двадцать лет, когда две прямые — Вася и армия — казавшиеся до этого параллельными, всё-таки пересеклись, но не в бесконечно удалённой точке, а на ГСП — Городском Cборном Пункте для отправки в армию.  Был уже декабрь; совсем рядом, на расстоянии пяти остановок метро, а на самом деле в другой жизни, остались зачётная неделя, жена-однокурсница и беспечность молодого повесы. Впереди была новая, непонятная,  неизвестнная своими законами, а потому до холодного пота страшная, жизнь.  

    ГСП располагался в Доме Культуры. Призывников там находилось человек триста – неестественно бодрящихся, явно пребывавших в стрессовом состоянии парней. После нескольких часов выматывающего сидения в зале пронёсся слух: “Покупатели приехали!” Вася тогда ещё не понимал, что это означает, но душу скрутило ощущением бессилия, страха и унижения... Как же так? Мама его рожала, растила, в школу водила, он делал всё, что положено молодому cтроителю коммунизма: хорошо учился, сдавал макулатуру и металлолом, в положенный срок стал пионером-комсомольцем, был участником районных олимпиад, даже донором крови был... и всё это для того, чтобы сейчас его кто-то купил?

    На сцене были установлены столы, за которыми расселись несколько человек в военной форме. Обложившись папками с личными делами, “покупатели” какое-то время внимательно изучали их. Отобрали около двадцати папок и стали вызывать кандидатов на собеседование. Вызвали и Васю. Беседу вёл молодой, почти Васин ровесник, лейтенант. Сначала он задал вопрос, явной целью которого было убедиться в том, что Вася не окончательный дебил. Удовлетворившись ответом, он переключился на спортивные достижения. В личном деле была информация о сдаче норм ГТО, но этого оказалось не достаточно. C дотошностью начинающего следователя он вытягивал всю подноготную: результаты на стометровке, трёх километрах, количество подтягиваний и отжиманий. Наконец, успокоившись, он передал Васю в руки старшего — майора. Тот несколько минут молча буравил Васю взлядом, а потом спросил: 

— Сынок, ты знаешь, почему мы призываем тебя, не дав доучиться?  

Перед Васей замаячила тень надежды... а вдруг?... может, сейчас всё образуется и его отпустят домой. Изобразив на лице муки тяжкого раздумья, Вася ответил отрицательно. И майор горько и даже как-то ласково, с лёгкой укоризной, произнёс вполголоса, изображая конфиденциальность: “В связи с осложнившейся международной обстановкой...”  

    Так начались два года, втечение которых Васе довелось не понаслышке узнать, что такое грязь, подлость, звериная жестокость, грубость и бессердечие, непроходимaя тупость, дружба, мужество, сострадание, доброта, сила духа и много чего ещё, присущего венцу творения Господа.  

    Служба его разделилась на два примерно равных по времени этапа. Первый из них сопровождался головокружительным взлётом в армейской карьере. Вася был опрятным, подтянутым, несуетливым даже на первом году службы солдатом. Через полгода получил лычки, сдал на “отлично” все нормативы, был награждён значками “Специалист 2 класса”, “Парашютист-отличник” и “Воин-спортсмен”. Его назначили ротным политинформатором, а эту должность, как известно, доверяли самым ответственным и толковым бойцам. Это дало ему два-три часа относительно свободного времени дважды в неделю (у других солдат на первом году службы его не было вообще).  И, наконец, перед Васей замаячили синекуры наивысшего успеха, возможного в то время — ему предложили вступить в Партию. Естественно, Коммунистическую, другой в то время просто не было.  Дело в том, что по разнарядке среди рядового и сержантского состава должно было быть два коммуниста. Один из них уже подлежал демобилизации и в его обязанности входило подготовить себе замену. Выбор его, конечно же, пал на Васю. Вася упирался, отнекивался, мотивируя тем, что пока не достиг необходимого уровня совершенства, но солдат-коммунист считал, что Вася просто излишне скромничает. Даже замполит при взгляде на него стал менять свою обычную маньячно-иезуитскую улыбочку на довольно неприятное интимно-дружеское ощеривание.  Казалось, не миновать Васе счастья. Воронка успеха уже втянула его в своё капризное жерло и закружила в бешеном вращении на пути к карьерному Олимпу. Но именно в этот момент в Васе что-то надломилось. Он смертельно устал быть хорошим. Как-будто маятник достиг своей наивысшей точки и начал движение обратно. Это выразилось в следующем: 

    1. Васин облик утратил молодцеватость, голос потерял задор при исполнении строевой песни, сапоги и бляха перестали радостно сиять, т.к. он всё чаще стал пренебрегать их чисткой. 

   2. Вообще перестал готовиться к политинформациям, нёс на них какую-то абстрактную отсебятину, и в конце концов был отстранён от исполнения сей важной обязанности.  

  3. Потерял комсомольский значок и не прикладывал никаких усилий для покупки нового.  

  4. И, наконец, когда батальон был в Петрозаводске, Вася напился в увольнении и самовольно уехал на поезде домой.

    Это был крах. Фактический и окончательный. Васе дали семь суток губы, заставили сбрить жидкие юношеские усы и разжаловали в рядовые. Процедуру разжалования провели публично, с помпой, торжественно — на плацу перед построенным батальоном. Вася даже в какой-то момент почувствовал себя вольнодумцем девятнадцатого века, подвергшимся гражданской казни. Разве что шпагу над головой никто не переломил — за отсутствием оной.  Комбат долго и нудно, явно выполняя заказ замполита, который пребывал в шоке от Васиного предательства, клеймил и изничтожал его морально. А затем развлек весь личный состав, схватив за лычку и начав вращать Васю вокруг себя в попытке её сорвать. Вася болтался, как после отделения из АН-12 во время прыжка, пока комбат не вырвал её вместе с погоном. За это время замполит озадачил дежурного принести ножницы, и вторую лычку Васе уже аккуратно срезали. Это и было крайней нижней точкой колебания маятника.  Вася успокоился, перестал метаться и копаться в себе, спокойно дослужил и демобилизовался живым и здоровым.  А маятник с тех пор — только вверх.