Почему я не читаю Пелевина 10/10

Утонув в кожаных чреслах

огромного уютного дивана,

второй час я сидел в дальнем углу

интимно затемнённой приёмной,

ожидая, пока Его Генеральное Величество

наконец-то соизволят принять меня.

Я тяготился этой встречей,

но шеф в приказном порядке

повелел мне познакомиться

с новыми партнёрами лично,

а сам отчалил обратно в аэропорт --

забыл он, дескать, покормить

оставшегося дома в Энске пса

(а больше, конечно, это сделать

было решительно некому!).

Были у моего шефа такие странности --

любил он ни с того ни с сего

устроить какой-нибудь «фрекенбок»,

взбрыкнуть на ровном месте,

выкинуть коленце во время переговоров,

заявляя в самый что ни на есть

ответственный момент:

"Мы потеряли интерес к этой сделке!"

да не кому-нибудь, а "Сургутнефтегазу",

представители которого теряли дар речи

и начинали усиленно хлопать глазами,

пытаясь осознать услышанное.

Конечно, в отдельных случаях

такое поведение приносило успех,

но чаще всего получалось наоборот --

партнеры по переговорам бледнели,

потом краснели, злились, негодовали --

и сделка летела в мусорную корзину.

Я долго пытался понять,

зачем шеф выкидывает такие фортели,

но потом решил, что это всё

происходит от его неуравновешенности --

там, где обычный человек смолчит,

наш закомплексованный босс

обязательно захочет самоутвердиться,

а проще говоря -- выпендриться.

На самом же деле в данном случае

всё было гораздо проще --

мой босс увидел часы и костюмы

встречающих нас "младобизнесменов"

и понял, что на этом ярком фоне

его аксессуары заметно проигрывают.

Надо сказать, что наш "фюрер",

как ласково звали мы шефа за глаза,

разбирался в часах как никто,

он вообще очень много внимания

уделял бизнес-дресс-коду,

оценивая собеседника "по одёжке"

и заставляя нас тратиться

на всякую дорогущую хрень.

Мы прилетели в Красногорск вдвоём --

тема переговоров была для нас

самая что ни на есть важнейшая,

шеф купил контрольный пакет акций

одного крупного предприятия,

когда-то во множестве собиравшего

рисозерноуборочные комбайны

наполовину из собственных узлов,

наполовину -- из красногорских,

поэтому для дальнейшего бизнеса

надо было выстраивать отношения,

как-то договариваться о цене,

просить увеличить объём поставок

или самим поставлять узлы Красногорску.

Всё складывалось и без того непросто --

красногорские партнёры тоже

купили свой завод не так уж давно,

поэтому с производственниками своими

были, что говорится, "на ножах",

те мстили за проигранный в битве завод,

вели мелкую партизанскую войну,

где-то натравливая пожарников,

где-то намеренно заводя в тупик

сложные технические вопросы,

изящно срывали сроки поставок

и с наслаждением наблюдали

за паникой в рядах "директоров".

В этой ситуации наши переговоры

были изначально обречены на провал --

если бы (о, чудо!) новые хозяева

даже захотели с нами "задружиться",

то их производственники заявили бы

о технической невозможности сотрудничества,

которое за последние годы

и без того сошло к нулю.

Поддерживать нас в переговорах,

несмотря на давнюю дружбу,

производственники не хотели,

опасаясь того, что новые директора

могут усмотреть в этом подкуп,

лоббирование чужих интересов

или некий хорошо скрытый подвох.

Словом, красногорцы завод наш

давным-давно списали со счетов,

делали сами свой собственный комбайн,

этакий лёгкий "монгольский воин" на колёсах,

прекрасно обходились без нас,

и в лишнем геморрое совсем не нуждались.

Страна летела в новые тартарары,

ошарашенная новогодним ельцинским

заявлением "Я устал, я ухожу!"

Новый президент летал на Су-27,

изображая то ли Бэтмена, то ли ещё кого,

"мочил в сортире" бородатых ваххабитов,

в экономику пока толком не заглядывал,

ждать от него манны явно не приходилось,

надо было как-то выживать самим.

Но в Росагролизинг нам без финансов

в одиночку было никак не пробиться,

а сами мы без красногорских деталей

собрать свой комбайн никак не могли.

Прекрасно понимая весь расклад,

шеф прилетел поутру в Красногорск,

шумно посетил пару магазинов

со всякой охотничьей амуницией

и отбыл кормить свою псину,

повесив переговоры на мои плечи.

И вот теперь я дремал в приёмной,

утопая в мягком кожаном диване,

и гадал, чем закончится мой визит,

прекрасно понимая при этом, что провал

шеф однозначно спишет на меня,

а победу всенепременно присвоит себе,

как уже бывало не раз и не два.

Умопомрачительно красивая

стройная длинноногая секретарша

в чёрном мини и прозрачной блузке

уверенной походкой манекенщицы

протанцевала от стола ко мне,

чтобы таинственно и доверительно

с придыханием сообщить о том,

что Его Величество примут меня сей момент.

Я представил себе мурло Его Величества,

этакого сытенького новомодного нувориша,

спесивого, нудного и жадного,

вздохнул, кое-как встал с дивана

и тяжело пошагал навстречу

полной неизвестности.

Кабинет был так красив и богат,

что я не сразу рассмотрел хозяина --

милый добрый мальчик в очёчках

тянул мне вялую пухлую ручонку,

приподнявшись над огромным столом

ручной работы крепостного мастера.

"Зануда", -- подумал я. -- "Нет, с таким

уж точно каши не сваришь".

Очкастенький пухляш тоже

смотрел на меня с большой опаской,

явно не зная, что со мной делать.

Но отступать было некуда.

Я покосился на часы моего визави,

зажмурился, прокашлялся и...

-- А может, пообедаем? --

как-то по-детски и очень жалобно

спросил меня Его Величество.

-- Легко! -- ответил я.

И мы поехали в "Чемодан".

Так назывался арт-ресторан,

стилизованный под "двадцатые годы".

Сначала мне показалось, что я в музее --

там и тут на стенах висели портреты,

плакаты и фотографии времен НЭПа,

завывал и поскрипывал патефон,

вся мебель заведения была антикварной,

вдоль стен на полках лежали газеты,

старые вещи, монеты, предметы быта.

Бодрые официантки в юнг-штурмовках

принесли нам удивительное меню,

состоявшее из блюд того времени --

селянка, филе миньон, рябчики в сметане...

Так началась наша -- нет, не дружба,

правильнее будет сказать -- приятельство.

Его Величество назвался Димой,

мы хорошо поговорили про то, про сё,

я намеревался приступить к главному,

когда Дима неожиданно спросил меня:

-- А Вы... ты читал Пелевина?

-- Читал, -- насторожился я.

-- Ну и как тебе Пелевин?

-- Честно? Ерунда полная! --

я употребил слово куда покрепче,

и Дима радостно забормотал в ответ:

-- Вот и мне Пелевин не нравится!

А жена меня читать его заставляет,

чтоб на светские темы с гостями

беседы всякие можно было вести...

-- А гостей я терпеть не могу! -- сказал я.

-- И я тоже! Ненавижу их просто!

О чём с гостями приходится говорить?

Пустой трёп на модные темы!

Про затраты и прибыль им неинтересно...

А это ведь так занимательно!

И вообще я костюмы носить не люблю,

мне и в свитере хорошо и удобно...

Так сошлись две родственные души.

Тогда-то и поделился я с Димой

думками о наболевшем -- о том,

что проект у нас пусть малобюджетный,

но зато весьма интересный --

власти разрешают забыть про долги,

можно попытаться раскачать бизнес,

соорудить что-нибудь существенное,

взаимоинтересное для всех,

но нужна поддержка Красногорска,

и не только сверху, от хозяев,

а на всех уровнях производства.

Дима был вовсе не менеджер --

так, обычный финансовый гений,

робкий бухгалтер в нарукавниках,

руководство холдингом его тяготило,

он обожал тишину и покой кабинета,

ненавидел публичность и поездки,

любил цифры и формальную логику,

в эмоциях для подпитки не нуждался,

чужих человеческих страстей чурался,

хотя в быту был милейший человек,

но именно такие люди, как он,

этакие холодноглазые умники,

когда-то и построили "третий рейх"...

Представители его поколения,

воспитанные девяностыми,

не рассуждали о человечности,

никого никогда не жалея,

они всегда побеждали --

расчёт и холодный рассудок

всегда есть залог победы,

но победа эта ломала жизни,

перепахивала чужие судьбы.

Беспощадные, как арифмометры,

они умели гасить гнев митингов,

со звериным хладнокровием

ломали холки конкурентам --

о, как всем этим юным волкам

хотелось добиться власти!

Они покупали телеканалы,

журналистов, газеты, депутатов,

набирали военизированные ЧОПы,

отсутствие моральных принципов

позволяло им грести деньги лопатой,

и всё это очень нравилось им.

Дима был ещё не самым худшим из них,

может, он плохо знал реалии жизни,

зато был асом финансовых интриг.

Он-то как раз и придумал схему,

которая устраивала всех и вся --

мы продавали свой узел за сто тысяч

придворной фирме холдинга,

та -- уже за триста тысяч! --

поставляла наше чудо холдингу,

который собирал комбайн

и отгружал его Росагролизингу,

учитывая "откат" москвичам,

по итоговой цене пятьсот тысяч,

и все были радостны и довольны.

Из двухсот тысяч своей доли маржи

"сеньоры" из холдинга --

по правилу первой ночи --

брали себе любую половину,

а мы ублажали их производственников,

честно деля с ними оставшееся.

Волк, коза и капуста

наконец-то уселись в одну лодку.

Каждый участник сделки

работал не за абстрактные понятия,

а за полновесные зелёные баксы.

Целых долгих четыре года

Димина схема работала безотказно --

государство требовало комбайны

и щедро оплачивало их покупку,

производство крутилось вовсю,

наш коллектив воспрял духом,

мы накопили кое-какую денежку

и даже стали мало-помалу

решать социальные вопросы,

чиновники начали нас уважать.

Подсевший на долю отката шеф

то и дело нетерпеливо гнал меня

за очередным траншем наличных,

гневался и бушевал, грозил уволить,

но Дима с друзьями раз и навсегда

подстраховали меня от ревности

моего непредсказуемого работодателя,

категорично предупредив его о том,

что работать будут только со мной.

Апогеем отношений с партнёрами

стал визит в нашу сонную глушь

делегации красногорских спецов,

холдинг примерялся нас купить,

втащить наше предприятие в свою орбиту --

об этом можно было только мечтать.

Честно говоря, у меня появилась

твердая уверенность в будущем.

Но потом...

Потом было то, что случилось --

из-за глупости нашего шефа,

потерявшего, как говорится, берега,

всё наработанное пошло прахом.

Но грустная история с ЮКОСом

не смогла пройти бесследно

и для наших молодых партнеров.

По всей стране развернулась

масштабная охота на олигархов,

Росагролизинг утроил аппетиты,

наступала эпоха "распил-откат-занос",

производить что-то стало невыгодно,

владельцы холдинга спешно слили

свои акции ветеранам-силовикам,

те алчно рванулись делать бизнес

по своим собственным стандартам --

в итоге к сегодняшнему дню

от завода в Красногорске

остались только рожки да ножки.

Но ещё за год до продажи холдинга

Дима стал жертвой модных веяний,

которых всю жизнь избегал.

Его мне жаль больше всего --

какого чёрта его понесло тогда

кататься на горных лыжах,

все вокруг посходили с ума,

стараясь подражать Путину,

искали места в его тусовке,

шарахались по модным курортам.

Друзья уговорили бедного Диму

тоже встать на лыжи,

и он -- неуклюжий, очкастый --

конечно, тут же неудачно упал,

сломал позвоночник

и навсегда остался калекой.

Богатым калекой

в одной из клиник Швейцарии.

Я ничего не имею против Пелевина.

Если честно, открываю новинки,

вышедшие из-под его пера --

хорошо ведь пишет мужик, классно!

Но вспоминаю про Диму,

обречённого на вечные муки,

представляю, каково ему там,

как лежит он в палате,

пытаясь вставать,

воскрешаю в памяти

наши долгие беседы в "Чемодане" --

и решительно закрываю книгу:

-- Рот фронт, Дима! Но пасаран!